Хоккенхаймская ведьма - Борис Конофальский (2019)

Спрашивал её о разном, а она говорила ему ответы. И чтобы она не говорила, голос её опять спрашивал, опять пытал. Не отпускал. Сколько так продолжалось, девочка не знала. Вдруг свет исчез, дверь тяжко бухнула, засов звякнул. И тут Эльза пришла в себя. Опять кругом темень ужасная, и тишина. А ей даже по нужде не позволили сходить, и воды не дали. Бросили в темноте. Она села на груду тряпья и заплакала горько. И уже господин кавалер и люди его, казались ей такими родными, так к ним захотелось, что даже приставучий дядька Сыч и тот противен не был. Уж лучше с ним в людской, чем здесь.

Анхен быстро шла по приюту и Ульрика за ней. Анхен говорила:

— К матушке я иду, а ты найди кого-нибудь, из дур наших, что охочи до мужских сосисок. Кого покрасивее возьми себе в помощь.

— Бьянку возьму, она козлищ жалует.

Так и разошлись они, Анхен пошла к старухе, а Ульрика пошла в покои, где нашла весёлую девицу в хорошей одежде. Что была весела, валялась в кровати и пела что-то другим женщинам.

— Пошли, певунья, — сказал Ульрика, — женишок тебе нашёлся.

— Молод ли? — сразу поинтересовалась девица.

— Моложе не бывает. И красив ещё.

— Да и пойду, раз так, — Бьянка встала, и начала править одежду. — А богат? Сколько даст? А делать что ему?

— Бесплатно потрудишься, матушка просит. А делать будешь всё, чтобы голова у него кружилась. Чтобы не в себе был.

— Ну ладно, сделаю, — важно сказала девица, встала к зеркалу, разглядывала себя, что-то правила на лице. — Сейчас мне идти? Куда?

— Сейчас, — отвечала Ульрика, — я с тобой пойду, — она глянула на женщин, что праздно сидели на кроватях, — а вы что сели? Полная печь золы вас дожидается, дрова перенесите в кухню, простыни снимите, на прачку несите. Сидят, зады отращивают, пошли работать!

Они с Бьянкой пошли в богатую часть дома, где жила матушка Ульрика и Анхен. Там, в столовой, сели ждать Анхен. Ждать пришлось недолго, вскоре из покоев благочестивой Кримхильды вышла Анхен. Подошла к ним, и достав из шва рукава платья старую, чёрную от времени иглу, показала её женщинам и спросила:

— Знаете, что это?

— Знаем, — кивнула Ульрика, а Бьянка молчала.

— Знаете, что с ней делать?

— Знаю, госпожа моя, — опять говорила Ульрика.

— Так делайте, — Анхен отдала иглу своей подруге.

— Найдёте того кто нам нужен в центре, у ратуши, я только что его в шаре видала. Ступайте. Уж сделайте это. Иначе плохо нам всем будет.

Ульрика, ничего не сказала, воткнула иглу себе в шов рукава платья, а Бьянка и подавно молчала, ничего не понимала, но чувствовала, что дело серьёзное, раз Анхен так просит.

Ульрика вязала Бьянку за руку и поспешила из покоев на улицу, а потом и в город искать того, кто им нужен был.

Максимилиан Брюнхвальд был горд тем, что ему дозволено было носить сине-белую одежду с великолепным чёрным вороном на груди. Берет у него был с пером, подарок отца. А ещё были сапоги, шоссы и меч. Всё было у него не дорого, но хорошо. А ещё у него был конь, кавалер дал ему настоящего коня, а не мерина. Не каждый молодой человек в пятнадцать лет имел своего коня.

Одежду, особенно колет с гербом господина он держал в чистоте. Не то, что Сыч, колет у юноши был чище даже чем у Ёгана. Сапоги и коня он тоже чистил, не ленился.

Особо гордился Максимилиан, когда кавалер позволял ему нести его штандарт. Ехать впереди в красивом колете со страшным чёрным вороном на груди, нести штандарт и иметь право кричать на всех, кто суетится на дороге — это было истинное удовольствие.

В эти мгновения Максимилиан чувствовал себя настоящим оруженосцем, а не каким-то жалким пажом.

А кавалера он очень уважал, это уважение привил ему отец, который знал кавалера недолго, но был очень высокого мнения о нём как о воине. К тому же, как об удачливым воине.