Хоккенхаймская ведьма - Борис Конофальский (2019)

Кавалер не оставил надежду, хоть чуть-чуть взять денег с них, встал, опёрся на стол, наклонился вперёд и заговорил холодно глядя на пришедших исподлобья:

— Мятеж устроить хотите? На рыцаря божьего, на хранителя Святого Трибунала руку подняли? Ложью добрых людей поругали, в подлости осквернения их обвинив.

— Они осквернители! — кричал тот молодой, что подбегал к столу. — А вы их покрывать надумали! Видим мы, что вы на их стороне!

— Стоите, злобой дышите, — спокойно продолжал Волков, как будто не слыхал его, — безнаказанностью своей упиваетесь. К справедливости уповаете, а сами бабёнку свою освобождать пришли, знаете уже, что она в навете уличена, так вы пришли, чтобы её от наказания заслуженного освободить.

— Она не врёт, они брали её, как шлюху, а она достойная женщина! — не унимался молодой.

— Она в навете уличена! — заорал кавалер. — Какая же она достойная?

Она вдову оболгала, под костёр её подвести хотела, и на палачей моих клевещет. В чём же достоинство её? Нет у неё достоинства!

— Так вдова шлюха! У неё под подолом весь город был! А может и не только город, — многозначительно заметил один из горожан.

— Так шлюх лечат позорным столбом и плетью, а не костром как ведьм, — Волков сел на лавку. — В железо вас брать не буду, но не надейтесь, что грубость ваша без наказания останется, о случившемся я доложу прелат-комиссару отцу Ионе, и всем остальным отцам из комиссии доложу, и бургомистру вашему тоже, они решат, что делать с вами дальше. Ступайте.

— Ступайте? — заорал молодой. — Ступайте? Вы не отдадите для суда своих людей?

— Ступайте. И благодарите Бога, что не в железе в подвал идёте, а по домам своим, — повторил он холодно.

Оружие горожанам вернули и выпроводили их вон. И только тут кавалер глянул на Сыча и его помощников. И взгляд его, их не обрадовал. А Брюнхвальд и вовсе не поленился подойти к ним и сказать слова такие, что лица помощников Сыча стали кислы.

Кавалер сидел и тёр висок, вздыхал, ещё раз сожалея о том, что сопляк его не ударил, и приступил к делу. А так всё могло хорошо получиться.

Вольфганг Веберкляйн был милым и вежливым юношей, служил он четвёртым писарем при магистратуре города. Ночь, проведённая им в холодной тюрьме, его наставила на путь истинный. Запираться он и не думал. Говорил всё охотно и честно. Писари не успевали за ним писать.

Со слов юноши, к нему пришла Магда Липке, просила написать донос, а он отказался, так как боялся. Она стала сулить деньги, и говорила, что это дело праведное, так как вдова Вайс шлюха, а сыну Магды Липке жениться надобно на хорошей невесте, что выгодно для семейного дела, а он ходит к вдове-шлюхе. Не иначе она его приворожила. А шлюху вдову уже предупреждали. И слова ей постыдные прилюдно говорили. И за космы её уже драли на рынке. В том числе драла и Марта Кройсбахер, толстая жена фермера, что сидит сейчас здесь. А шлюха Вайс всё не отказывалась от распутства своего. И чужих мужей до себя пускала. И тогда женщины собрали деньги и дали ему два талера. И говорили, что она ведьма, что она мужчин привораживает. Поэтому молодой писарь и согласился писать донос.

Марта Кройсбахер жена фермера и Петра Раубе жена столяра его слова подтвердили. Говорили: «Всё так». И все указывали на Магду Липке как на зачинщицу. А та сидела в дорогом разодранном платье, прятала в него срам свой, без чепца, с распущенными волосами. И глядела на всех люто. И ни в чём не сознавалась. Отпиралась и лаялась. Её показания уже и не были нужны, но кавалера она злила, даже спокойного Брюнхвальда раздражала злобой своей и непреклонностью.

— Последний раз говорю тебе, — спрашивал её Волков, — признай ты, что навет твоя затея?

— Ложь всё, и суд твой не праведный, — говорила злая баба заносчиво, — и холопы твои осквернители.

Волков вздохнул и сказал писцам: