Хоккенхаймская ведьма - Борис Конофальский (2019)

— Стражник этот спрашивает, какие будут у вас распоряжения. Или подождать ему, пока вы позавтракаете?

Волков, задумчиво разглядывавший свой меч, уставился на Сыча и спросил:

— Ну, меч-то мы мой нашли, а что теперь делать? Как нам дальше вещицу нужную искать?

Сыч стал чесать небритое горло, потом затылок, напряжённо размышлял, корчил рожи и, вздохнув, произнёс:

— И ниточек нет у нас никаких, вот ежели бы вы сказали, что хоть ищем. Может…

— Нет, — прервал его Волков. — Не скажу.

— Нам бы Вильму сыскать или Ганса Спесивого. Если они в «Безногом псе» орудовали, то и знают про купчишку вашего. Да вот как их сыскать.

— Монах, — чуть подумав, произнёс кавалер, — передай сержанту, пусть кабатчика из «Безногого пса» берёт и в крепкий дом тащит, а ещё Чёрного Маера, если не подох, тоже пусть тащит туда же.

Брат Ипполит кивал запоминая.

— Ну, верно, — соглашался Сыч, — поспрошаем. Может, что и узнаем.

Волков велел жестом всем удалиться, и Эльза спросила у него негромко из-за плеча:

— Распорядитель спрашивает, вам вина, господин, или пива?

— Пива, — отвечал кавалер.

Эльза положила на красивую тарелку жареной ветчины и жареных яиц. А сама, чуть не бегом, кинулась за пивом.

Чёрный Маер едва дышал, соратника Ганса Спесивого пока решили оставить в покое. А вот трактирщика Ёзефа Руммера в кабаке, в «Безногом псе», не было. И дома не было. О том кавалеру сообщил сержант. Волков смотрел на сержанта Гарденберга с подозрением. Честно говоря, он ему не верил. И подумывал, что сержант мог предупредить трактирщика, только вот зачем ему было это нужно. Разве что трактирщик откупился. А сержант под этим взглядом чувствовал себя очень неуютно, он мялся, мялся и вдруг выпалил:

— Найду я вам его, господин.

— Найдёшь? — сомневался кавалер.

— Найду, есть у меня мыслишка. У свояка он. Они дружки старые.

— Оруженосца моего возьмёшь с собой.

— Так возьму если надо, — согласился сержант.

— Максимилиан, ступайте с сержантом. Притащите мне этого проныру трактирщика.

Пока ловили Ёзефа Руммера, он и Сыч пошли в тюрьму, делать было нечего, решили поговорить с пекарем Кирхером о том, о сём. Меч нашёлся, и вопросов, вроде, к нему не было, но почему-то отпускать его Волков не хотел.

Пришли в камору, Сыч дал Кирхеру кусок сыра.

— Сынка кузнеца отпустили, — забубнил тот, беря сыр, — значит, меч вам отдали.

— Отдали меч, отдали, — соглашался Сыч, занося в камеру табурет для кавалера.

— Так и меня отпустите, безвинен я пред вами.

Волков уселся и, глядя на жующего пекаря, сказал:

— Поговорим с тобой сначала, если договоримся — то отпустим.

— Я уже и так наговорил лишку. Эти сволочи Тиссены мне теперь житья не дадут.

— А чего они тебе, ты разбойник, они бюргеры, чего тебе их бояться? — спрашивал Сыч.

— Эх ты, сразу видно, что ты чужой тут. Тиссены из гильдии, а гильдии, если соберутся и решат, то даже бургомистра нагнуть могут, и серебро у них водится, так что лихих людей с ножами сыщут, коли нужда будет. Будь ты хоть разбойник, хоть благородный — ежели решили убить — убьют, — он помолчал. — Да и не разбойник я уже, шестнадцать лет как не разбойник. Купец я.

— А чего из ремесла ушёл, тут разбойникам раздолье.

— Женился и ушёл. Шестнадцать лет уже как.

— Значит, женился. И с тех пор не воруешь шестнадцать лет?

— Да. Не ворую больше. На хлеб хватает и без воровства.

— А Вильму давно знаешь? — спросил Волков.

— Так шестнадцать лет знаю, может, и больше, она меня с женой познакомила. Я ж раньше с Вильмой промышлял.

— А она из приюта была?

— Она — да, они обе из приюта. Там баб, которым мужики любы, мало, но моя как раз из таких была. Вильма нас и свела.

— А Вильма, значит, мужиков не жаловала? — продолжал интересоваться Сыч.