Вассал и господин - Борис Конофальский (2019)

— Мне не ведомо, что там вам говорил этот имперский землемер, — высокомерно начал Вильдсдорф, — только говорю я вам, что пятьдесят две сосны люди ваши срубили бесправно. То засвидетельствовал наш лесник Петерс. Коли вам будет угодно, можете проследовать к лесу и посчитать пни тех деревьев. Те, что помечены краской, те порублены бесправно.

Волков не знал, что и сказать, он только хмурился да злился. Хотя и злиться не знал на кого, то ли на землемера, то ли на офицеров, то ли на этих чинуш из кантона, то ли на себя, дурака. А чиновник продолжал:

— Пятьдесят два хлыста строевого леса будут стоить вам двадцать талеров девяносто шесть крейцеров.

— Уж не рехнулись ли вы? — только и смог выговорить Волков.

А чиновник даже и не заметил грубости такой, спокойно продолжал:

— А по закону кантона Бреген, так всякого, кто вздумает лес рубить беззаконно, штрафовать втрое от ущерба, что нанес он. И того с вас будет семьдесят четыре талера и восемьдесят восемь крейцеров.

— Семьдесят пять талеров? — переспросил кавалер и даже поморщился от несусветности такой.

— Именно, но без двенадцати крейцеров.

— Да ты пьян, видно? — сурово спросил Волков.

— Отчего же, — усмехался толстяк, — со вчерашнего, пива не пил.

— Ладно, дам вам пятнадцать талеров за ваш лес, да и то, нужно проверить еще, не врете ли вы, ваш ли я лес порубил или свой, — нехотя говорил кавалер.

— Так для этого вам следует лесника нашего позвать, он вам все покажет. Но пятнадцатью талерами вы не откупитесь, уж не и думайте даже, — с ухмылкой отвечал Вильдсдорф.

— Нет? — спросил у него кавалер.

— Нет, — ухмылялся толстяк.

И Волков понял по тону его, что артачится он неспроста.

— А отчего же так немилосердны вы? — спросил он толстяка.

— А от грубости вашей, — отвечал тот без тени улыбки и даже как бы с угрозой в голосе.

— Что? От какой еще грубости?

— А той грубости, с какой вы рыбаков наших гнали с земли вашей.

Вот теперь все становилось на свои места.

— Ах, вот вы о чем? — понял Волков. — Про воров своих вспомнили.

— Не про воров, а про грубость вашу, что к людям уважаемым была допущена, — теперь чиновник опять улыбался, улыбался высокомерно и торжествующе.

— Сначала я их миром просил уйти, так бахвалились, задирались и не пошли, и лишь потом я их проводил как гостей не прошеных.

— Ваше право, — улыбался толстяк, — ваше право, только вот теперь заплатите все сполна за грубость свою.

И улыбочка так кавалера разозлила, что сказал он ему:

— А может, врешь ты, и не рубил я твоих деревьев? Напридумывал все от мести за браконьеров своих.

— А вот и нет, — вдруг обрадовался Вильдсдорф, — все по честному было, я велел леснику все дважды проверить, не пошел бы я к вам не будь уверен в воровстве вашем. Хотите, так зовите землемера, пусть удостоверится, что порубили вы лес на нашей земле. А мы ему на встречу нашего лесника и нашего землемера пришлем.

— Вот и ладно, — зло сказал кавалер.

— Но не думайте, что дело вы затяните да спустите его не спеша, не думайте, что не заплатите, все до крейцера с вас возьмем.

— Убирайся с земли моей, — холодно сказал Волков.

— И за злобу вашу вам еще припомнится.

— Убирайся, говорю, не то палки прикажу людям моим взять да проводить тебя, как и браконьеров твоих.

— Господин, — вдруг подал голос спутник чиновника, — мы здесь под знаменем и по официальной причине, прошу вас не запугивать нас.

— Так забирайте этого толстяка и уезжайте с моей земли, — заорал в ответ ему Волков. — Говорить больше с вами не желаю!