Она по запаху поняла, что у неё всё вышло. Запахи она чувствовала тонко, различала их самые незаметные оттенки, понимала самые замысловатые сочетания. Агнес принюхивалась и принюхивалась к зелью, получая удовольствие, которое получает мастер, тяжко добивавшийся нужного результата.

Да, зелье удалось, тонкий, почти невесомый запах полевого цветка василька, запах подмышек молодой, здоровой женщины, полынь, ещё что-то, и ещё. Всё то, что надо.

А сколько она мучалась с ним, сколько драгоценной мандрагоры извела напрасно. После чего не получившееся варево приходилось лить в нужник. И всё-таки оно вышло. Агнес улыбалась, она даже забыла принять свой любимый вид, так и была в обычном и убогоньком своём теле. Как раз тут об этом и вспомнила, когда стала разливать зелье по маленьким красивым флакончикам. И стала себя менять. Руки брали флакончик и прямо на глазах менялись. Становились полнее, пальцы удлинялись, кожа вытягивалась, разглаживалась. Она и от этого получала удовольствие. Ей нравилась и та лёгкость, с которой она изменяла свою внешность, и то, что теперь ей для этого зеркала были не нужны. И то, что свой новый облик она может носить хоть целый день с такой же лёгкостью, с какой глупые людишки носят свою одежду. Она сожалела только о том, что ей вообще приходится возвращаться в своё естественное обличие.

Ведь все соседи и знакомые помнили её серой и некрасивой, ну ничего, со временем она думала медленно изменять себя, выходя на улицу, чтобы люди привыкали к её изменениям.

Пока девушка разлила всё зелье в четыре флакона, она стала статной красавицей, с красивыми плечами, и с заметной грудью, и с широкими бёдрами, и с длинными ногами. Она уложила флакончики в шкатулку, закрыла её крышку. Встряхнула своими длинными волосами цвета спелого каштана.

— Уж епископ мне за это зелье золотом заплатит.

Но этого ей было мало, и чтобы найти себе серебра вдоволь, ей и другие средства были надобны. Она вечерами листала книгу, находя в ней всё больше нужных для дела снадобий. То было и средство полного обездвиживания, оно у неё уже получалось неплохим, и снотворное средство, и яд быстрый, как удар кинжала, и яд, который и есть не нужно, а для смерти и его липкого касания достаточно будет, и порошок, что звался ведьмин сахар. Эта вещь ей особенно приглянулась. То была особая пыль, что от легкого дуновения взвивалась в воздух и, попадая в глаза людей, слепила их на время. Всё, всё это ей было нужно, и ещё много что.

Ко всему этому нужно было немало редких ингредиентов. Редких и недешёвых, она собиралась их купить, и для этого ей нужен был богатый епископ.

— Ута! — закричала Агнес.

— Да, госпожа, — ещё снизу лестницы кричала в ответ служанка.

Она влетела в комнату и поморщилась от едких запахов, что стояли в ней.

— Послезавтра у меня я буду на обеде, помнишь?

— Помню, госпожа, помню.

— Платье!

— Портниха говорит, что низ подобьёт, как вы велели, юбка удлинится, а клиньями бока расшивать, так она без вас не решается, боится испортить. Говорит, чтобы вы на примерку были.

— Так поехали к ней, скажи Игнатию, чтобы запрягал лошадей, и подавай одеваться. Едем платье править.

Ута убежала вниз, а Агнес даже стало себя жаль немного, всё от бедности это. Она пошла в свою спальню, к зеркалу. Как ни крути, а у неё только одно хорошее платье, в котором она может на званом обеде быть. А платье то было на её естественное тело, а ей же хотелось в свете появиться яркой, чтобы быть повыше, да чтобы и грудь была полнее, плечи пошире. Вот и приходилось одежду править. Это своё последнее богатое платье расшивать и удлинять.