Башмаки на флагах. Том первый. Бригитт - Борис Конофальский (2020)

— Госпожа Ланге, велите госпоже Эшбахт отныне вино подавать разбавленное, а пиво для неё брать в трактире, оно так как раз для беременных, почти вода, — чтобы не спорить с противной бабой, сказал Волков. Сам же наливал себе этого чёрного и крепкого пива, о котором говорила монахиня.

— Как пожелаете, господин, — отвечала госпожа Ланге.

При этом разговоре сама Элеонора Августа была тиха и кротка, звука не проронила, кушала себе еду скоромную и только поглядывала на разговаривающих. Но Волков уже почувствовал, что с монахиней они сразу общий язык нашли.

А тут, как будто специально, в обеденную залу бочком, бочком, чтобы особо не беспокоить господ, влез тот солдат, что подвизался кучером у Бригитт. И говорит тихонечко:

— Госпожа, коней думаю чистить, сегодня никуда больше не поедете?

Ей бы встать, да вывести дурака из залы, да дать ему оплеух, чтобы впредь знал, когда можно господ беспокоить. А Бригитт лишь отвечает:

— Чисть, никуда сегодня не поеду.

— Я тогда и карету вашу помою, — говорит кучер.

Тут Элеонора Августа, что сидела птичкой райской, встрепенулась, перестала есть и спрашивает у него:

— Какую ещё карету ты мыть надумал? Мою? Так у меня есть кучер, он сам её помоет.

— Нет, не вашу, госпожа, зачем же мне вашу мыть, — поясняет кучер Бригитт. — Карету госпожи Ланге.

— Карету госпожи Ланге? — Элеонора Августа бросает нож на стол. И повторяет. — Карету госпожи Ланге?

Она смотрит на Волкова, так пристально, что он не решается поднять головы. Так и сидит, уставившись в тарелку.

Не дождавшись ответа ни от него, ни от Бригитт, Элеонора Августа вскакивает и скорым шагом идёт прочь из залы, за ней следует кучер Бригитт, бормоча только:

— Вашу-то карету ваш кучер помыл уже, я ж про карету госпожи Ланге говорю.

Конечно, когда Волков дарил карету Бригитт, понимал, что жене это придётся не по вкусу. Тем не менее надеялся, что она переживёт это спокойно, но уже по вою, что донёсся из прихожей, он понял, что ошибся.

Госпожа Эшбахт влетела в столовую залу, указывая пальцем в окно, на улицу:

— Вы эту карету подарили вот этой вот. женщине? — завывала жена.

— Госпожа моя, вам я подарил соболей, мало у кого есть такие соболя.

— К дьяволу ваших соболей! — закричала жена так звонко и зло, что монахиня поморщилась, а с кухни стали опять выглядывать любопытные лица прислуги. — К дьяволу ваших соболей! Сколько стоит эта карета? А?

— Эту карету мне подарили консулат и совет города Малена, я не знаю, сколько она стоит, — врал кавалер.

— И коней вороных? Коней тоже подарил? — допытывается жена, а сама аж трясётся от возмущения.

— И коней тоже, — продолжает врать кавалер.

— Я… Я, — кричит Элеонора Августа, теперь уже указывая пальцем на госпожу Ланге, — жена ваша перед людьми и Богом, езжу в этой кибитке, в которой иной мужик постесняется возить брюкву, а эта. неопределённая женщина ездит в карете, в которой ездит герцогиня?!

«О! Вспомнили, что вы жена моя пред людьми и пред Богом?»

— В этой кибитке вы ездили, когда ещё жили в доме своего отца, и тогда она вам кибиткой не казалась, и ругались вы, когда я просил вас одолжить эту кибитку для госпожи Ланге. Отчего же вы сейчас так шумите, что вся прислуга из дома сбежалась на этот балаган посмотреть? — отвечал он жене недовольно.

Тут Элеонора Августа сжала кулаки, прижала их к глазам и, продолжая рыдать и задевая стулья у стола, кинулась к лестнице и по ней уже побежала наверх в свои покои. Мать Амелия резко встала и бодро, для своих-то лет, пошла за госпожой Эшбахт.

Волков, мрачен, остался в комнате один с Бригитт. Лишь Мария убирала пустые блюда со стола. Кавалер пил вино, уже и не думая о еде. Он поглядел на госпожу Ланге, и его чуть не передёрнуло.