Мало того, что та сидела и спокойно ела колбасу, так она ещё едва не улыбалась. Волков видел, что она силится и силится скрыть улыбку этого злого бабьего самодовольства. Улыбку самодовольства и превосходства. Её всё, всё устраивало в этой истерике госпожи Эшбахт. Ей всё нравилось в этой истерике. Она была ею удовлетворена. Он даже подумал, что всю эту ругань она как-то подстроила. Специально подстроила, чтобы унизить и позлить Элеонору Августу. И теперь она пожинала плоды, она была рада. Так рада, что едва могла это скрывать.

— Отчего вы так счастливы? — спросил кавалер, глядя на красавицу весьма хмуро.

А она, взяв стакан с пивом и отпив из него, сказала ему, как бы промежду прочим:

— А пиво это чёрное очень крепко, крепче многих иных вин, как бы не запьянеть от него.

— Отчего вы так счастливы? — повторил он, повышая голос. Его злила эта её манера не отвечать на его вопросы.

— А чего же мне грустить? — решила ответить Бригитт, она при этом улыбалась обворожительно. — Господин мой мною доволен, так доволен, что дарит мне кареты, в которых лишь герцогини ездят. Жена его уже обременена, и теперь господину моему нет нужды спать в её покоях, теперь господин мой будет спать со мной. Я уже и сама по нему скучаю. Жду его каждую ночь. Иной раз проснусь, а на подушке рядом нет лица милого, так я тоскую. И каждый день думаю: вот теперь-то он и придёт ко мне, а сегодня уж точно придёт мой господин, жена его сегодня видеть не захочет. Чего же мне не быть счастливой?

Говорила она это, держа своими пальцами красивыми красивый бокал. И платье на ней было красиво, и браслет, что он подарил ей, был на её руке, и причёска уложена волос к волосу. Вся она была чистая, ни намёка на пятнышко, вся свежая, как только что сорванное яблоко, и пахла почти так же, в общем, само очарование. Так хороша, так хороша, что устоять пред ней было невозможно. Но Волков устоял, встал и, не сказав ей ни слова, пошёл на двор, рявкнув:

— Эй, кто-нибудь, пошлите за Максимилианом.

Но Максимилиана в старом доме не нашлось, он уехал к отцу, так что Волкову в этот вечер никуда уехать не получилось, и он, посидев в с братом Ипполитом за книгами, хоть книги его совсем сейчас не интересовали, всё-таки пошёл к этой женщине, так как больше ему и некуда было податься в своём доме. Ну не идти же ему было в старый дом к молодым господам, они и так в тесноте жили. А Бригитт уж ждала его, и так она была ласкова с ним и так нежна, что он не пожалел, что пошёл к ней.

Праздники, подарки, кареты, беременность жены, всё это было радостно и хорошо. Приятно, что на какой-то момент даже про дела денежные он позабыл. Подарки из золотых монет хоть на месяц, хоть на два или даже на четыре месяца, но помогли бы ему избавиться от вечных дум про убывающие деньги. А должность Первого капитана города Малена так и вовсе тешила его, и не только мыслями о денежном содержании, но и властью и влиянием, что она сулила. Кому теперь будет писать герцог, чтобы город выделил солдат на поимку господина Эшбахта? Ну, разве что письмо Его Высочество адресует самому господину Эшбахту. Он невольно смеялся, думая об этом.

Он смеялся, а его господа офицеры, наоборот, были очень серьёзны. И даже горды тем, что их командиру предложен столь высокий пост. Все они, как один, готовы были помочь ему в деле улучшения войск города. И, кажется, им не терпелось приступить к делу. И всё было бы хорошо, домашние дрязги улеглись бы, когда-нибудь женщины смирились бы со своим положением, и в доме его всё, хоть на время, до родов жены, и успокоилось бы. Но было одно, что не давало ему спать спокойно.

Война-то никуда не делась. Не ушла, проклятущая.