Зыбучие пески - Малин Джиолито (2017)

Как будто я и так не осознавала серьезность ситуации. Перед уходом он протянул мне сумку с одеждой. Моей одеждой. Видимо, он получил ее от мамы. Этого я не ожидала. Какая практичность. Только после его ухода я разрыдалась.

По возвращении в камеру я обнаружила поднос с остывшей едой. Я положила сумку на пол. Есть не стала, вежливо отказалась, когда еду предложили разогреть, легла на кровать и несколько часов лежала, глядя в потолок (они проверяли каждые полчаса, не пытаюсь ли я покончить с собой). Потом меня повели на допрос. Это снова была полицейская с химической завивкой – та же, что сопровождала меня утром. С ней был другой коллега. Сандер тоже там присутствовал. И Фердинанд. У нее были пересохшие губы и потные руки. «Эвин», – сказала она, не называя фамилии. Утренняя полицейская переоделась, но новая одежда была не лучше прежней. Меня привели в комнату для допросов.

Мне дали протоколы всех допросов, хотя я помню их до малейшей детали. Все эти дни и месяцы я только и делала, что кивала или трясла головой. Тогда я ничего не понимала, но теперь помню каждое слово.

Комната для допросов была в том же бараке, что и моя «комната», даже на том же этаже. В ней было окно с непрозрачным стеклом, сквозь которое невозможно было разглядеть, что происходит на улице. Только сплошной туман. Ноябрьский вечер в Швеции со всеми его тенями и оттенками. Или уже ночь? Но ведь на дворе июнь. «Почему не видно солнца? – думала я. – Неужели людей можно допрашивать посреди ночи?»

– Ты голодна? – спросила коллега тетки с перманентом. Почему они все время лопочут про еду? Есть-есть-есть. Неужели все преступники в Швеции страдают булимией?

Я покачала головой.

– На часах пять, – сообщил полицейский. «Пять утра?» – подумала я, но спрашивать не стала. Утро или вечер, на улице должно быть светло, ведь сейчас лето. Когда допрос закончится, меня накормят ужином, продолжил он.

Ужин. Значит, это вечер. Я не испытывала голода. Не представляла, что вообще когда-нибудь снова смогу есть.

Меня усадили в кресло. Сандер и Фердинанд и полицейские сидели на обычных стульях.

Мужчина-полицейский был не в форме, а в неглаженых, похожих на пижамные, штанах. Он представился, но имя сразу вылетело у меня из головы. Был ли он в больнице вчера? Не помню. Впрочем, внешность у него была неординарная. Волосы он не причесывал, наверное, неделю. А его харканье проникало прямо в подкорку. И запах вчерашнего табака наверняка исходил от него. Я снова спросила, как его зовут, он выкашлял свое имя, но я опять сразу его забыла. «Не важно», – подумала я и кивнула.

– Допрос записывается на видео, – сообщила тетка с перманентом и показала на камеру под потолком в углу. Вид у нее был бодрый. И, несмотря на мешковатые джинсы, видно было, что она главная в этом расследовании. Я кивнула и заметила засохшую соплю между доской и подушкой кресла. Мне стало не по себе. Я не понимала, почему меня усадили в кресло.

Я не хотела откидываться на спинку – так мне было трудно дышать. Но выхода не было, и я откинулась. Почувствовав, что у меня появляется второй подбородок, не выдержала и снова выпрямилась, сев на краешек кресла.

Тетка с завивкой часто называла меня по имени. Майя. Как будто пыталась мне что-то продать.

– Майя, ты подтверждаешь сказанное ранее? Нет? Майя?

Временами она пыталась выражать сочувствие и говорила покажи-на-кукле-где-он-тебя-трогал-голосом.

– Майя, можешь рассказать мне… объяснить, как ты во все это впуталась? Майя, ты знаешь, почему ты здесь? Я надеюсь, что ты понимаешь, Майя, что мы должны…

И снова превращалась в продавца по телефону.

– Как ты себя чувствуешь, Майя? Хочешь пить, Майя? Можем начинать? Можешь… Майя… Майя…

Я потрясла головой. Это ее смутило. Тогда я кивнула, и она снова заговорила. Достала белый лист бумаги и синюю ручку. Я ничего не поняла. Зачем они мне? Записать мои ответы? Я же не глухонемая.