Следствие ведут знатоки - Ольга Лаврова, Александр Лавров (2017)

— Некурящий я, некурящий, — отвечает тот, стремясь поскорее добраться до полотенца и одежды.

— Даже некурящий! — укоризненно произносит второй, то есть Томин. — А зачем окурки воруешь? — и крепко берет Сеню за плечо. — Зачем, спрашиваю, окурки-то воровать?

— Какие окурки… у ккого… — лепечет Сеня, начиная сразу отчаянно мерзнуть.

— У Подкидина, у кого же. У Виктора Подкидина, который проживает в квартире с твоей теткой, — веско разъясняет Томин. — Взрослый парень — и крадет окурки! Это хорошо? Я спрашиваю — хорошо? — будто речь и впрямь об одних окурках.

Сеня стучит зубами. Он голый, мокрый и беззащитный. Происходящее столь неожиданно для него, что он не способен к сопротивлению. В полном смысле слова застали врасплох..

И когда Томин тем же укоризненным голосом осведомляется:

— Записную книжку с перчаткой в тот же раз взял? Заодно?

Сеня без спору подтверждает:

— Ззаодно…

— Тогда поехали.

— Штаны… — просит Сеня, далеко не уверенный, что дозволят.

— Как считаешь? — оборачивается Томин к своему спутнику.

— Штаны, я думаю, можно, — серьезно отзывается тот.

— Спасибо… — потерянно благодарит Сеня. Сеня, теперь подследственный Калмыков, относится к той разновидности преступников, которые, коли уж попались и проговорились, не запираются и впредь. Таких, как правило, используют для изобличения сообщников. Потому логично, что мы застаем Калмыкова на очной ставке с Тутаевым.

Тутаев мрачен и воспринимает поведение своего тезки как предательское.

— Деньги мы поделили по дороге обратно. Заехали в кусты, там пересчитали, понимаешь, и поделили… на три части, поровну. — Калмыков ловит взгляд Тутаева, моргает — обрати внимание — и повторяет: — Поровну, значит, на троих… Вот так было совершено преступление… По глупости, конечно.

— Что скажете? — спрашивает Пал Палыч Тутаева.

— Плетет незнамо что! Псих какой-то…

— Кому принадлежала идея бросить в универмаге чужие вещи? Тутаев?

— Не понимаю вопроса.

— Калмыков?

— Кому принадлежала… забыл, кому первому. Но вещи я взял случайно в квартире у тетки… то есть у соседа.

— Совсем случайно?

— Ну, точней, с целью ввести в заблуждение товарищей из милиции.

— Понятно. Как, Тутаев, все никак не припоминаете этого гражданина?

— Первый раз вижу! — глупо упорствует тот.

— Хотя полгода работали в одном цеху радиозавода и считались приятелями. По какой причине уволились? — Снова оборачивается Пал Палыч к Калмыкову.

— Мы с Семой…

— За себя говори!

— Поскольку на очной ставке, я должен за обоих. Правильно понимаю, гражданин следователь?

— Правильно.

— ОТК часть контактов бракует, отправляет на свалку. А на каждом контакте — чуток серебра. Если паяльничком пройтись — можно снять. Мы с Семой и занялись… для одного ювелира. Нас, гражданин следователь, бесхозяйственность толкнула, — поспешно добавляет Калмыков. — Серебро, понимаешь, на помойку!

— Отчего же прекратилось ваше… хм… общественно полезное занятие?

— Ювелир сел. Если б не это несчастье, разве б я поднял руку на кассу? Что вы! У вас обо мне превратное мнение!

Не дослушав, Пал Палыч обращается к Тутаеву:

— Подтверждаете показания Калмыкова?

Тот злобно смотрит на закадычного дружка:

— Знал бы, какое ты дырявое трепло, — я бы от тебя на другой гектар ушел!

А Сеня Калмыков окончательно вошел в роль «чистосердечника», и ему уже рисуется обвинительное заключение, где черным по белому записано, как его показания помогли следствию.

Теперь он взывает к Илье Колесникову:

— Я, Илюша, во всем признался: как втроем забрались в магазин, втроем выручку делили в кустах… не помню, сколько отъехали… как на даче у тебя гуляли… втроем, после дела. Семе я сказал и тебе говорю: чего, понимаешь, темнить…