Следствие ведут знатоки - Ольга Лаврова, Александр Лавров (2017)

Достигнув определенной кондиции, Ландышев потребует музыки, потом поесть, ну и все остальное. Девушки составят, так сказать, десерт. Впрочем, он в сексе может и сымпровизировать: в кабинете кого-нибудь трахнет, в машине на скорости — как взглянется. Потребность у него всегда есть, но несколько петушиная. Девочки тишком посмеиваются, очень тишком: сам босс о себе высочайшего мнения.

— Музыку можешь завести? — спрашивает Ландышев пышечку. — Поставь мне «Лили Марлен». Есть такая немецкая песня. Поищи давай.

— Нету, господин.

Руслан выходит к машине — у босса постоянный запас любимых мелодий. Пышечка с почтением принимает кассету и семенит прочь.

— Жизнь есть игра, а сегодня ты сдал мне козыря. Выпьем за удачу.

Чокаются, Руслан пригубливает: он практически на работе.

Включается музыка. Звучит «Лили Марлен». Ландышев подпевает. Далась ему эта песенка сопливая… Вдруг взглядывает пристально:

— Ты как к немцам относишься?

— Нормально, — говорит Руслан.

— Фюрер был крепкий мужик. Наплевать, говорит, что мои сапоги в крови, мне важно в них дойти до победы. И марксизм так же учил: критерий истины есть практика… Считаешь, для чего мне нужно сломать Авдеева? — Хмелеет помаленьку.

— Большие деньги на кону.

— Нет, не понимаешь. Я его разорю, и я его фирму заберу. За гроши. Понял? Больно жирный для него кусок. Он как был таксистом, так и остался.

Томин, служа в Интерполе, слегка помотался по свету и видел кладбища на разных широтах — как правило, вылизанные, просторные, с регулярно расположенными надгробиями. Вероятно, красивые с тамошней точки зрения. Но елки-палки, до чего же неуютные!

То ли дело на Родине: немножко мусорно, но зато лежат покойники живописно, разнообразно, кто под плитой, кто под плечистым памятником. Кто под крестом, который уже в землю врос. И у каждого своя «каморка» с оградой, иногда «квартирка» на несколько могил; с кем жил, с теми и лежит, оно приятно. И лица на портретах сплошь приятные. И в каждой оградке своя эстетика: где лавочка и песочком посыпано, где незабудки, где венок жестяной с розами. Деревья не рубят, слава богу, на них гужуется птичий народ, добавляя в тишину свое движение, щебет, изредка раскатистое «кар-р». Конечно, когда похороны, печально. Но пока похорон нет, гулял бы да гулял.

Что Томин и делает, умудряясь одновременно морочить голову Тимофеевне. Та под градусом и охотно хихикает по любому поводу: Томин ей нравится.

— На мой бы вкус, — говорит он, помахивая ободранным кейсом, — я бы, конечно, тетку Евгению к себе взял. Я бы ее похоронил у себя на кладбище в Туле. За милую душу! Ни рубля бы не стоило!

Томин совершенно точно чувствует, чем взять Тимофеевну.

— А кем ты на кладбище в Туле-то?

— Незаменимый человек. Могу памятник срубить, могу оградку сварить, могу крест поправить. Только могил не рою. Потому как, знаешь, не рой другому яму.

Тимофеевна, посмеявшись, спрашивает:

— А тетка не хочет?

— Хочет в Москве. Она еще, когда жива была, все меня упрашивала. Я говорю: тетечка, поедем ко мне, я тебе какую хошь мимозу посажу, оградку буду каждый месяц красить! Нет, говорит, Ванечка, хочу с сестрой Соней лежать. Это, говорит, моя последняя воля.

— Какая покойница капризная, — остроумничает Тимофеевна и покатывается.

Томину тоже «очень смешно».

— Ну и что ты надумал?

— Я там около ее сестры старую могилу присмотрел. Срок вышел, можно опять туда класть. Пошли покажу.

Они пробираются по узкой кладбищенской тропинке. Кое-где Томин галантно поддерживает Тимофеевну за талию. Его задача сейчас привести ее к могиле, которую навещает Янов, и получить максимум сведений на месте.

— Если захоронение не заброшено, срок значения не имеет, — на ходу предупреждает она.

— Я знаю. Но ведь это несправедливо. Полежал сам, дай полежать другим.

Томин останавливается и указывает на «присмотренную» могилу: