— Вот, гляди.

— Да, милый, она же ухожена. Как можно разорять! А где сестра-то теткина?

— Вот эта, — поворачивается Томин к могиле матери Янова — Коваля. — Царствие небесное! — крестится он.

— А-а, эта… Знаю ее, знаю, — она машинально повторяет жест Томина.

— Лучше бы всего сестер вообще вместе положить, в одну могилу. Плечом, так сказать, к плечу. Не разрешат?

— Да у этого захоронения хозяин есть. Сын. Ты, что ли, не знаком?

— Он разве здесь? Троюродный мой брат! — достает и показывает Тимофеевне фотографию Коваля. — Этот?

— Этот. Заходит к нам.

— Слушай, не знаю, где живет. Мне бы его найти! Я бы его уговорил вместе положить. Ведь последняя воля!

Тимофеевна пожимает плечами.

— А у вас тут какой порядок — адреса родственников записывают?

— На что?

— Вдруг какое ЧП, чтобы известить.

— Какое же ЧП? Воскреснет, что ли?

Снова веселье.

— Пошли в контору, — решает Томин. — Посмотрим регистрацию.

В кладбищенской конторе Томин листает гроссбух за 1984 год. Находит нужную запись. Но адреса нет, проставлено только: «Коваль Олег Иванович. Центральный почтамт, до востребования».

Томин выходит. На лавочке поджидает Тимофеевна.

— А теперь познакомимся, — строго говорит он ей, — и предъявляет милицейское удостоверение. — Я из уголовного розыска.

— Да что это? Зачем это? — оторопело бормочет женщина.

— Весь наш разговор объявляю секретным! — жмет на всю катушку Томин. — Сейчас отберу у вас подписку о неразглашении.

— За что? Я ничего такого…

Томин достает внушительного вида бланк.

— Чтоб никому ни звука про меня! Иначе уголовная ответственность!

Расстилает бланк поверх кейса, сует женщине ручку, командует:

— Подпись! — и указывает пальцем место.

Вечерний ресторан. За столиком Коваль и Катерина. Она по-взрослому: в длинном декольтированном платье, Коваль долго его выбирал. Девушка мало смотрит по сторонам, она замкнута на Коваля и дышит своим коротеньким счастьем.

Он тоже при параде и в добром расположении духа. Оценивающе оглядев Катерину, говорит:

— Надо купить тебе приличные сережки.

— Да ну!

Катерине хочется приличные сережки, что на языке Коваля означает дорогие. Но она как-то боится радоваться его подаркам. Вдруг решит, что она потому липнет, что он богатый.

— На память, — настаивает Коваль.

— Ну купи, — соглашается она с грустинкой, потому что «на память».

С эстрады объявляют:

— Дамы и господа! Сегодня среди наших гостей знаменитый Вилли Токарев. Попросим его подарить нам песню!

Под аплодисменты публики из глубины зала — из-за спины Коваля — идет Вилли Токарев. Проходит мимо столика, спохватывается:

— Макс! Счастлив вас видеть! — трясет руку Коваля. — Вы тоже вернулись?

— Пока нет.

Вилли смотрит на него, на Катерину, опять на него. В глазах вопрос.

— Ее зовут Катя, — роняет Коваль.

Вилли целует ручку. Катерина переживает звездный миг. Вилли Токарев как певец ей до лампочки. Но ведь он звезда! И у всех на глазах поцеловал ей руку! Кому расскажешь — не поверят.

— Я буду петь для вас, — говорит Вилли, жестом объединяя Коваля и Катерину, и уходит к эстраде.

— Макс, откуда ты его знаешь?!

— Свела однажды судьба.

— Ты ему сказал «пока нет». Пока не вернулся. Но можешь вернуться?

— Чем черт не шутит… когда-нибудь…

Катерина расцветает. Она пропускает мимо ушей растяжимое «когда-нибудь». Он не возьмет ее с собой, зато вернется.

Вилли кончил переговоры с оркестром и поет.

— Вилли, когда уезжал, думал, насовсем? — спрашивает Катерина.

Коваль кивает.

— А вот вернулся…