— Зря смеетесь. Чтобы — как вы грубо выражаетесь — воровать, в нашем деле надо прежде работать уметь. Кто не умеет — мигом в трубу вылетит, будь он хоть честный, хоть какой. Если хотите знать, мы всегда шли с перевыполнением плана. Вся наша прибыль — сверхплановый товар!

— Но за счет чего?

— А я вам скажу. За счет умения работать без потерь — раз. За счет высокого профессионального мастерства — два. И за счет постоянной заботы о вкусовых качествах — три. Это ж не секрет: у плохой хозяйки какая-нибудь котлета — хоть выброси, а у хорошей — пальчики оближешь. Маслова — хозяйка хорошая.

— Выходит, Ирина Сергеевна, мы вас тягаем за профессиональное мастерство и заботу о качестве. Как забота осуществлялась на практике?

— В крем доливали воду… Вместо сливочного масла клали маргарин… В некоторое тесто полагается коньяк — лили водку… Искусственно увеличивали припек… Много способов.

Неловко ей, потупилась. Удивительное дело — пройдя кудряшовскую школу, сохранить стыд.

Когда опять осталась со Знаменским вдвоем, передохнула с облегчением, и все тянуло выговориться. Что ж, долго молчала — перед мужем, перед матерью, знакомыми. Знаменский ей не мешал.

— Наверно, был какой-то выход. Но связал он меня этими «премиями», имей, говорит, в виду, ты за них расписывалась!.. И, бывало, все разжигал. Приведет свою девицу и велит показывать, какая на ней шубка, какое белье… Я не оправдываюсь, хочу, чтобы вы поняли, до чего постепенно…

Выход у нее был один: найти другую совсем работу, где волчий билет Кудряшова не имел бы значения. Но на это нужна решительность, воля. И готовность расстаться с даровыми деньгами. Между прочим, мать у нее была продавщица. Правда, в иные времена, когда не обязательно липло к рукам, да и липли-то сравнительно крохи. И все же она ее растила, она выводила в люди, отцом не пахло.

— Вы не представляете, как сначала все незаметно! Вот, например, прибегают: «Ирина Сергеевна, какао-порошок высшего сорта кончился, можно класть первый сорт?» Ладно, говорю, кладите, только побольше, чтобы мне калькуляцию не переделывать. А разве есть время проверить, сколько положат? Снова бегут: «За нами сто „эклеров“, подпишите вместо них „наполеоны“, на „эклеры“ крема не хватает!» Одного недостача, другого совсем нет, а третьего вдруг излишек вылез. И не разберешь, когда правда, когда для отвода глаз. Понимаете?

— Я — да. А муж что-нибудь понимал?

— Ну, Коля… — улыбнулась нежно. — Вы же его видели — не от мира сего…

— Не сказал бы.

— Да что вы! Большой ребенок, — она мысли не допускала, что муж может кому-то не нравиться. — Я когда второе заявление об уходе подала, то немножко дома объяснила осторожненько. Коля и говорит: ты стала мнительная, издергалась, надо больше доверять людям… И как раз день его рождения, побежала в комиссионку — такой лежит свитер французский! А Кудряшов будто учуял: приносит двести рублей, прогрессивка, говорит, за полгода… и в мое заявление обернуты… Не устояла. До того привыкаешь покупать — это страшно!.. Ночью чего не передумаешь, а придешь на работу — все, как у людей, совещание об увеличении выпуска, в интересах потребителя, наш покупатель, борьба с ненормированными потерями, ваши соображения, товарищ Маслова. Все вроде воюем за правильные лозунги во главе с товарищем Кудряшовым…

Знаменский отключился. Он предвкушал то, что собирался сообщить. Глянул на часы и прервал:

— Ирина Сергеевна, подследственного не обязательно держать в заключении до суда. И я думаю…

Она прижала руки к груди, боясь поверить.

— Господи, неужели возможно?!

Знал, понятно, что обрадуется, но она так рассиялась, таким светом озарилась, что он и сам согрелся в ее счастливых слезах.

— Пожить дома… с Колей, с девочками… наглядеться…