— В вашей квартире проводили обыск, так что родные в курсе. Думайте о себе.

— Обыск? — губы Олега побелели. — У меня? И Дашенька видела? Что вы делаете, звери?! Вы даже не представляете, что вы делаете! Она не выдержит, — Волков выпрямился, и глаза его загорелись. — Я не знаю, кто это сделал со мной и за что, но он получит сполна. Я проклинаю его! И весь его род до пятого колена! И вас, которые способствовали свершению несправедливости! Будьте вы все прокляты, если не сделаете хоть что-то для правды! Отдаю себя на волю Всевышнего, пусть будет, как он замыслил! Проклинаю самыми страшными проклятиями! — голос его звучал гулко, он воздел кулаки к потолку.

Когда Волков закрыл рот и смолкло эхо его воплей, установилась жуткая черная тишина. Все присутствовавшие в комнате стояли остолбенев, охваченные мистическим ужасом. Страшные проклятия словно витали в воздухе вокруг, выбирая, к кому пристать навсегда, и все замерли, чтобы они их миновали.

— Уведите его, — подал голос Токарев. — Сегодня допроса больше не будет.

***

Надзиратель заглядывал в камеру Волкова каждые пятнадцать минут, как велел Токарев, но видел только его неподвижную фигуру, нетронутую пайку на полу. Обвиняемый словно окаменел.

— Покушай, — сказал служивый в кормушку. — Может быть, обойдется. Надо выжить, чтобы узнать.

Волков повернул голову к двери, и надзиратель увидел его огромные навыкате глаза, полные слез и неисчерпаемого отчаяния человека, который уже смирился со своей судьбой.

Час за часом Олег копался в воспоминаниях, пытаясь понять, когда и какие фотографии он брал в руки. Он знал, что никто, кроме него самого, не сможет ему помочь. Но ничего толкового в голову не приходило. Он начинал думать о собачке, о Даше, даже о жене. Мысли его мешались, мозг отказывался сопротивляться.

Совсем поздно, ближе к утру, когда все движения в отделе прекратились, когда прекратились крики доставленных пьяных, тяжелое хождение и лязг железных решеток, внутри его замка скрипнул ключ. Волков вздрогнул, словно проснувшись, и посмотрел на дверь.

Черный человек вошел в камеру и остановился при входе.

— Вы Мастер? — спросил его Олег.

— Чего? Почему мастер? — шепотом ответил незнакомец.

— А я поэт Бездомный?

— Поэт, тебе тут просили передать, — человек подошел совсем близко, и Олег почувствовал смрад из его рта и вонь одежды. — Ты должен признаться во всем. Сказали, если хочешь, чтобы твоя дочь жила и осталась нетронутой. Бери на себя всё. Если нет, то будет хуже.

— Кто сказал?

— Тебе какая разница? Кому надо, тот и сказал. Всё равно не выйдешь отсюдова, отсюдова только в зону дорога или в могилу. Никуда больше. И следователю ни слова.

— Я тебя сейчас убью, — прошептал Олег, медленно поднимаясь. — Руками придушу, так мне будет легче.

— Ты это, олень, не шути так, — незнакомец отступил к двери. — Меня просили передать, я передал. Всё. А ты как знаешь. Говори, что ты заказал убить того, и всё ништяк будет. Они помогут потом. По УДО лет через пять откинешься, или раньше. А что сделаешь, милый, судьба, видать, такая.

Замок скрипнул вновь, отделяя Волкова от его кошмара.