Королева Бедлама - Роберт МакКаммон (2010)

— Мистер Корбетт, — Рэмсенделл встал перед Мэтью, заглянул ему в глаза, будто защищая от злых чар, — нам действительно пора идти.

— Да, — согласился Мэтью. У него на висках выступил пот. — Конечно.

— Я запомню! — крикнул им вслед человек из-за решетки, видя, что его публика уходит. — Я всех вас запомню!

— Это еще что такое было? — спросил Грейтхауз, обернувшись раз и будто не решаясь повторить это, потому что большие руки бегали вверх-вниз по прутьям решетки, будто выискивая слабину.

— Это, — ответил Рэмсенделл, и впервые Мэтью и Грейтхауз услышали в его голосе неприязнь и, быть может, даже дрожь страха, — была проблема, от которой нам придется в ближайшее время избавляться. Его прислали сюда почти год назад из квакерской больницы в Филадельфии. Я вам скажу, что он более хитрец, нежели безумец. Он притворством добился от меня права на работу и при первом же случае попытался убить бедную Марию в том красном сарае. — Он показал рукой на дорогу, ведущую к службам. — Квакеры сами выясняли, что он, кажется, был в Лондоне цирюльником и замешан в дюжине убийств. Осенью мы ожидаем письма с инструкцией передать его в нью-йоркскую тюрьму, где он будет ждать отправки в Англию. За ним, конечно же, приедет констебль и увезет его в кандалах.

— Будь моя воля, я бы вывел его на дорогу и вышиб ему мозги, — сказал Грейтхауз. — Пистолет мог бы сэкономить кучу денег, которая будет потрачена зря.

— К сожалению, мы подписали с квакерами уговор, что он будет доставлен в Нью-Йорк в добром здравии. Ручаясь своей честью христиан. — Рэмсенделл помолчал и добавил: — Знаете, если дело с Королевой пройдет хорошо, можно будет рассмотреть вопрос о вашем найме для транспортировки в Нью-Йорк мистера Слотера.

— Мистера Слотера![4]

— Да, Тирануса Слотера. Такая вот неудачная фамилия, хотя, быть может, вполне заслуженная. Но работа эта, как мне кажется, выполнимая. Всего тридцать с чем-то миль, что тут может случиться? А вот мы и пришли.

Они подошли к дому возле сада. Мэтью ощутил запах жимолости и мяты. Светляки искрились в ветвях растущего рядом с домом вяза. Рэмсенделл вынул из жилетного кармана кожаный шнурок со связкой ключей, вставил один из них в дверной замок.

— Осторожнее, джентльмены, — сказал он, хотя в этом не было необходимости: за дверью открылся освещенный лампами коридор с темно-синей дорожкой на полу. Один фонарь стоял на небольшом столике, и примерно посередине коридора — кованый железный канделябр на четыре лампы, заранее зажженные, как предположил Мэтью, Чарльзом или же другими доверенными пациентами. Идя за двумя врачами по коридору — Грейтхауз отстал на несколько шагов, будто не доверяя этому незнакомому, хотя с виду совершенно нормальному дому, — Мэтью увидел четыре запертые двери, две на каждой стороне коридора.

— Сюда, прошу вас. — Рэмсенделл подошел к последней двери справа и очень осторожно постучал. Выждав несколько секунд, он сказал: — Мадам? Это доктор Рэмсенделл и доктор Хальцен. С нами двое посетителей, которых мы хотим вам представить.

Ответа не последовало. Рэмсенделл посмотрел на Мэтью:

— Она никогда не отвечает, но мы думаем, что она ценит эти формальности. — Он вложил в замок другой ключ и повернул. — Кроме того, мы уважаем ее право на уединение. — И несколько громче, для ушей обитательницы: — Мадам, я открываю дверь.

Это действие также не вызвало в ответ ни слова, ни шороха. Первыми вошли врачи, потом Мэтью, за ними — решительно оробевший Грейтхауз. В комнате приятно пахло — уже не садом, а какими-то цветочными духами или ароматическим маслом. Было сумеречно, синий вечерний свет лился в открытые ставни двух окон. Мэтью обратил внимание, что окна этой комнаты не зарешечены, но широко открыты вечеру и внешнему миру. Одно выходило в сад, второе смотрело на лес, где мерцали, переливаясь, светляки.