Двадцать лет спустя - Александр Дюма (2007)

– Но, – робко заметил Блезуа, – я слышал, господин Мустон, как вы рассказывали, что однажды в молодости, кажется в Шантильи, вы прокормили себя и своего господина, ловя куропаток в силки, карпов на удочку и бутылки на шнурок.

– Это правда, – заявил Мушкетон, – это правда, сущая правда: вот и Гримо может подтвердить. Но в погребе была лазейка, и вино было разлито в бутылки; а здесь не могу же я просунуть шнурок сквозь эту дверь и протащить посудину весом пудов в тридцать.

– Этого нельзя, но можно вынуть из перегородки две-три доски, а в бочке просверлить буравом дырку, – заметил Блезуа.

Мушкетон вытаращил свои круглые глаза и посмотрел на Блезуа, как человек, встретивший в другом качества, о которых он и не подозревал.

– Правда, это можно! Но где достать клещи, чтобы отодрать доски, и бурав, чтобы просверлить бочку?

– Футляр, – вдруг вмешался Гримо, закончивший в это время свои счеты.

– Ах да, футляр, – проговорил Мушкетон, – я было и забыл.

Гримо заведовал не только казной, но и оружием, кроме счетов, у него был еще футляр с инструментами. Гримо был человек величайшей предусмотрительности, и в этом футляре, тщательно уложенном в дорожный мешок, находилось все необходимое. Между прочим, имелся там и бурав почтенных размеров; им-то и вооружился Мушкетон.

Что касается до клещей, то ему недолго пришлось искать, чем заменить их, так как кинжал, заткнутый за пояс, мог отлично послужить вместо клещей. Мушкетон отыскал место, где между досками виднелись щели, и немедленно принялся за дело.

Блезуа взирал на него с изумлением и нетерпеливо следил за его работой, вмешиваясь иногда, чтобы помочь вытащить гвоздь или подать совет, всякий раз уместный и полезный.

В один миг Мушкетон оторвал три доски.

– Ловко! – заметил Блезуа.

Мушкетон, однако, являлся полной противоположностью той лягушки, которая пыталась сравниться с волом и считала, что она больше, чем была на самом деле. Он укоротил свое имя на целую треть, но не мог проделать того же со своим животом. Попытавшись пролезть в отверстие, Мушкетон с огорчением убедился, что нужно вынуть еще по крайней мере две или три доски.

Он вздохнул и снова принялся за работу.

Гримо, покончив со своим счетоводством, с величайшим интересом следил за ходом дела. Подойдя к товарищам, он заметил тщетные усилия Мушкетона проникнуть в обетованную землю и счел долгом вмешаться.

– Я! – проговорил он.

Это слово для Блезуа и Мушкетона стоило целого сонета, а сонет, как известно, стоит поэмы.

Мушкетон обернулся.

– Что ты? – спросил он Гримо.

– Я пролезу.

– Это правда, – согласился Мушкетон, окидывая взглядом длинную худую фигуру товарища, – это правда: ты пройдешь, ты легко пройдешь.

– Конечно, – подтвердил Блезуа. – К тому же он знает, какие бочки с вином, ведь он был в том отделении с господином д’Артаньяном. Пусть идет Гримо, Мушкетон.

– Да я и сам пролез бы не хуже Гримо, – отвечал задетый Мушкетон.

– Наверно, но это будет слишком долго, а я умираю от жажды. Мои внутренности вконец взбунтовались.

– Ну, иди, Гримо, – согласился Мушкетон, передавая ему кувшин из-под пива и бурав.

– Сполосните стаканы, – сказал Гримо.

Затем он дружески кивнул Мушкетону, словно извиняясь за то, что оканчивает операцию, так блестяще начатую другим, и, змеей проскользнув в щель, исчез в темноте.

Блезуа от восторга заплясал. Из всех безумных подвигов, совершенных необыкновенными людьми, которым он имел счастье помогать, этот подвиг казался ему самым удивительным, почти чудесным.

– Ну, теперь ты увидишь, – заговорил вновь Мушкетон все тем же тоном решительного превосходства, которому Блезуа, видимо, охотно подчинялся, – теперь ты увидишь, как пьем мы, старые солдаты, когда нас томит жажда.

– Плащ, – раздался из глубины погреба голос Гримо.

– Ах да, – спохватился Мушкетон.

– Чего он хочет? – спросил Блезуа.