Двадцать лет спустя - Александр Дюма (2007)

– Ваше величество, – сказал д’Артаньян, – я угрожаю, потому что вынужден к этому. Я позволяю себе больше, чем следует, потому что я должен стоять на высоте событий и лиц. Но поверьте, ваше величество, так же верно, как то, что в груди у меня – сердце, которое бьется за вас, – вы были нашим кумиром, и – бог мой, разве вы этого не знаете? – мы двадцать раз рисковали жизнью за ваше величество. Неужели вы не сжалитесь над вашими верными слугами, которые в течение двадцати лет оставались в тени, ни словом, ни вздохом не выдав той великой, священной тайны, которую они имели счастье хранить вместе с вами? Посмотрите на меня, – на меня, который говорит с вами, – на меня, которого вы обвиняете в том, что я возвысил голос и говорю с вами угрожающе. Кто я?.. Бедный офицер без средств, без крова, без будущего, если взгляд королевы, которого я так долго ждал, не остановится на мне хоть на одну минуту. Посмотрите на графа де Ла Фер, благороднейшее сердце, цвет рыцарства: он восстал против королевы, вернее, против ее министра, и он, насколько мне известно, ничего не требует. Посмотрите, наконец, на господина дю Валлона – вспомните его верную душу и железную руку: он целых двадцать лет ждал одного слова из ваших уст, – слова, которое дало бы ему герб, давно им заслуженный. Взгляните, наконец, на ваш народ, который должен же что-нибудь значить для королевы, на ваш народ, который любит вас и вместе с тем страдает, который вы любите и который тем не менее голодает, который ничего иного не желает, как благословлять вас, и который иногда… Нет, я не прав: никогда народ ваш не будет проклинать вас, ваше величество. Итак, скажите одно слово – и всему настанет конец, мир сменит войну, слезы уступят место радости, горе – счастью.

Анна Австрийская с удивлением увидела на суровом лице д’Артаньяна странное выражение нежности.

– Зачем не сказали вы мне все это прежде, чем начали действовать? – сказала она.

– Потому что надо было сначала доказать вашему величеству то, в чем вы, кажется, сомневались: что мы все же кое-чего стоим и заслуживаем некоторого внимания.

– И как я вижу, вы готовы доказывать это всякими средствами, не отступая ни перед чем? – сказала Анна Австрийская.

– Мы и в прошлом никогда ни перед чем не отступали, – зачем же нам меняться?

– И вы, пожалуй, способны, в случае моего отказа и, значит, решимости продолжать борьбу, похитить меня самое из дворца и выдать меня Фронде, как вы хотите теперь выдать ей моего министра?

– Мы никогда об этом не думали, ваше величество, – сказал д’Артаньян, со своим ребяческим гасконским задором. – Но если бы мы вчетвером решили это, то непременно бы исполнили.

– Мне следовало это знать, – прошептала Анна Австрийская. – Это железные люди.

– Увы, – вздохнул д’Артаньян, – ваше величество только теперь начинает судить о нас верно.

– А если бы я вас теперь наконец действительно оценила?

– Тогда ваше величество по справедливости стали бы обращаться с нами не как с людьми заурядными. Вы увидели бы во мне настоящего посла, достойного защитника высоких интересов, обсудить которые с вами мне было поручено.

– Где договор?

– Вот он.

Глава XLIX

Перо и угроза иногда значат больше, чем шпага и преданность (Продолжение)

Анна Австрийская пробежала глазами договор, поданный ей д’Артаньяном.

– Здесь я вижу одни только общие условия: требования де Конти, Бофора, герцога Бульонского, д’Эльбефа и коадъютора. Где же ваши?

– Ваше величество, мы знаем себе цену, но не преувеличиваем своего значения. Мы решили, что наши имена не могут стоять рядом со столь высокими именами.

– Но вы, я полагаю, не отказались от мысли высказать мне на словах ваши желания?

– Я считаю вас, ваше величество, за великую и могущественную королеву, которая сочтет недостойным себя не вознаградить по заслугам тех, кто возвратит в Сен-Жермен его преосвященство.

– Конечно, – сказала королева. – Говорите же.