Виконт де Бражелон или Десять лет спустя - Александр Дюма (2007)

– Я, право, не возьму в толк, сударь, почему вы просите у меня помилования этих людей. Зачем просить то, что можно получить и без просьб?

– Я не понимаю вас, ваше величество.

– Но ведь это совсем просто. Где я?

– В Бастилии.

– Да, я в тюрьме. И меня считают сумасшедшим, не так ли?

– Да, ваше величество.

– И здесь знают лишь Марчиали?

– Да, Марчиали.

– В таком случае оставьте все, как оно есть. Предоставьте сумасшедшему гнить в каземате, и господа, я д'Эрбле и дю Валлону не понадобится мое прощение. Новый король одарит их своею милостью.

– Вы напрасно оскорбляете меня, ваше величество, – сухо ответил Фуке.

– Если б я хотел возвести на трои нового короля, как вы говорите, мне не было бы нужды врываться силой в Бастилию, чтобы извлечь вас отсюда. Это не имело бы ни малейшего смысла. У вашего величества ум помутился от гнева. Иначе вы бы де оскорбляли без всякого основания вашего верноподданного, оказавшего вам столь исключительную услугу.

Людовик понял, что зашел неподобающе далеко и что ворота Бастилии еще не открылись пред ним, а между тем шлюзы, которыми великодушный Фуке сдерживает свой гнев, начинают уже открываться.

– Я сказал это вовсе не для того, чтобы нанести вам оскорбление, сударь, – проговорил король. – Вы обращаетесь ко мне с просьбой о помиловании, и я отвечаю вам, руководясь моей совестью, а моя совесть подсказывает, что виновные, о которых мы говорим, не заслуживают ни помилования, ни прощения.

Фуке молчал.

– То, что я делаю, – добавил король, – столь же благородно, как то, что сделали вы, потому что я полностью в вашей власти, и, быть может, даже еще благороднее, потому что вы ставите мне условия, от которых может зависеть моя свобода и моя жизнь, – и отказать значит пожертвовать ими.

– Я и в самом деле не прав, – согласился Фуке, – да, я имел вид человека, вымогающего для себя милость; я в этом раскаиваюсь и прошу прощения, ваше величество.

– Вы прощены, дорогой господин Фуке, – сказал король с улыбкой, окончательно вернувшей ясность его лицу, измученному столькими переживаниями.

– Я получил ваше прощение, – продолжал упрямо министр, – а господа д'Эрбле и дю Валлон?

– Никогда, пока я жив, не получат его, – ответил неумолимый король. И сделайте одолжение, никогда больше не заговаривайте со мной об этом.

– Повинуюсь, ваше величество.

– И вы не сохраните враждебного чувства ко мне?

– О пет, ваше величество, ведь я это предвидел и потому принял кое-какие меры.

– Что это значит?

– Господин д'Эрбле как бы отдал себя в мои руки, господин д'Эрбле дал мне счастье спасти моего короля и мою родину. Я не мог осудить господина д'Эрбле на смерть. Я также не мог подвергнуть его законнейшему гневу вашего величества, это было бы все равно что собственноручно убить его.

– Что же вы сделали?

– Я предоставил господину д'Эрбле лучших лошадей из моей конюшни, и они опередили на четыре часа всех тех, кого ваше величество сможет послать в погоню за ними.

– Пусть так! – пробормотал Людовик. – Свет все же достаточно велик, чтобы мои слуги наверстали те четыре часа, которые вы подарили господину д'Эрбле.

– Даря ему эти четыре часа, я знал, что дарю ему жизнь. И он сохранит ее.

– Как так?

– После хорошей езды, опережая все время на четыре часа погоню, он достигнет моего замка Бель-Иль, который я предоставил ему как убежище.

– Но вы забываете, что подарили Бель-Иль не кому-нибудь, как мне.

– Не для того, однако, чтобы там арестовали моих гостей.

– Значит, вы его отнимаете у меня.

– Для этого – да, ваше величество.

– Мои мушкетеры займут его, вот и все.

– Ни ваши мушкетеры, ни даже вся ваша армия, ваше величество, – холодно произнес Фуке, – Бель-Иль неприступен.