Еду на вызов. Под пол в сарае провалилась лошадь. И я очень надеюсь, что удастся эту лошадь спасти. Старый уазик подпрыгивает на ухабистой дороге. Ночью прошел дождь, и жирная грязь липнет к колесам, противно брызгая и хлюпая, коричневые капли летят даже на стекла. Из окна машины наблюдаю за тем, как мелькают перед глазами картинки реальности. Они похожи на слайды кинопленки. Но каждый кадр невозможно запечатлеть. Нереально остановить. Очередное мгновение неповторимо. Мне нравится наблюдать за облаками, за движением других машин: какие-то из них остаются позади нас, какие-то мчатся вперед. Мелькают прохожие за окном, куда-то спешат, или, наоборот, идут очень медленно. И из окна машины хорошо видно, как проносится время, как будто наблюдаешь за ним, как на экране. Еду, начиная задумываться о том, что так же мимолетно проносится моя собственная жизнь.

Уже и работа не радует, почему-то ничего не радует, как будто впала в какую-то депрессию, хотя сама же осуждала людей, которые постоянно ноют, предпочитала на все отвечать улыбкой. А теперь, будто в лимонном соке искупалась. Не сразу замечаю, что водитель о чем-то интересуется.

- Это вам муж вдарил?

Синяк я постоянно замазываю и мне казалось, что вполне успешно. Пытаюсь игнорировать вопрос, но не слишком высокий, худощавый мужик настаивает, наклоняется ко мне с гаденькой улыбочкой на лице:

- Я бы тоже вдарил, если бы моя жена таскалась со спасателем.

Вздрагиваю, ошарашено смотрю в лицо мужчины, что ведет автомобиль. Такое ощущение, будто ко мне в тарелку залез кто-то с грязными лапами. Он гораздо моложе, чем мне всегда казалось, похоже, он лишь на пару лет старше меня. Просто я никогда его не разглядывала.

- Простите? – возмущаюсь. – Вообще-то, на меня напали.

- Вы серьезно? – смотрит, как коршун, почуявший слабость жертвы.

Поправляет зеркало в салоне, беззаботно покручивая баранку.

Выдергиваю фотографию, что прикреплена за обивку. С фото на меня смотрит знакомая женщина.

- Вы муж Прокофьевны? - бросаю фотографию ему на колени, совершенно не думая, что отвлекаю водителя от дороги.

- Сын, а вам то какое дело?

- Никакого. Просто все понятно.

Я вздыхаю. Наглые медсестры, распоясавшиеся водители и сплетни, распространяющиеся со скоростью света.

- Знаете, что самое главное в жизни, Ирина Владимировна?

- Нам еще долго ехать?

Мне откровенно наскучил этот разговор. Зад болит от неудобного сидения, а еще захотелось пойти и переспать кое с кем, раз уж все равно нас записали в любовники.

Опираюсь рукой на дверь, безразлично взирая на водителя.

- Так вот, знаете, что самое главное в жизни?

- Просветите, если не затруднит.

- Дети! Вот вы помните про свою дочь, Ирина Владимировна?

Поддерживаю голову рукой, чувствуя приближение мигрени. Боль начинается в лобно-височной области, затем привычно распространяется на всю половину головы. Будет пульсирующей, сверлящей и чертовски глубинной. А потом усилится от раздражителей, вроде света и звука.

- Вы кто такой вообще? – никогда не обращала на него внимания, не уверена, что мы вообще хоть раз разговаривали.

- Ваш водитель, катаю вас туда-сюда, постоянно.

Лучше бы я пешком пошла, радуюсь, когда на горизонте появляется распахнутая калитка и машина МЧС с кучкой спасателей возле.

- Не забывайте про дочь, Ирина Владимировна!

- И вы своими детьми займитесь, вместо бабских сплетен, - вытягиваю сумку, сползая вниз.

- Так бог не дает! - почти кричит, в каком-то болезненном отчаянии.

Наши глаза с водителем встречаются, он отворачивается первым, достает памятую пачку. А мне становится его жаль.

- Ветеринар! – кто-то настойчиво зовет меня.