Подруги так не поступают - Эльвира Смелик (2020)

Наверное, не очень вежливо получилось, с такими интонациями, будто не на простой разговор вызывал, на чисто мужской, который уместнее где-нибудь во дворе у чёрного хода. Зав недовольно сжал губы.

— Сейчас не получится. Времени совсем нет. Да и рабочий день уже давно закончился. Давайте завтра. — Сделал шаг, рассчитывая, что Марат отступит, освободит дорогу. А он — с места не сдвинулся.

Это как раз то, что ему сейчас нужно — решить конкретную сиюминутную задачу, добиться желаемого приемлемым способом.

— Вам доплатить? — произнёс Марат со снисходительной иронией. — За переработку.

Зав смерил его оценивающим взглядом, хмыкнул, вздохнул, взялся за ручку на двери.

— Ну хорошо, заходите.

11

Они уселись на стулья. Марат на тот, что в сторонке, специально предназначенный для посетителей. Зав на свой, возле заваленного бумагами стола, положил руки на столешницу, с ожиданием, чуть приподняв брови и поджав губы, уставился на Марата. Он был, наверное, лет на двадцать старше: высокий, крупный, седина в волосах. Чем-то напоминал отца, если бы накинуть ещё годиков пятнадцать.

— Слушаю вас.

Марат качнул головой.

— Как у неё дела? По-честному.

— А вы ей кто? — с въедливыми интонациями поинтересовался зав.

— Знакомый, — произнёс Марат, добавил: — Одноклассник. Бывший. — Но сам понял, что всё равно звучит несерьёзно, ещё и зав посматривал на него с нарочитым пониманием, насмешливо. — Отец её дочери, — выдал решительно на одном выдохе.

— Ясно, — протянул зав вдумчиво. — И что вы хотите знать?

— Всё, — ответил Марат, и, похоже, опять не слишком удачно: расплывчато, а оттого опять нелепо и даже беспомощно. Он одёрнул себя, собрался с мыслями. — Скажите прямо, что ещё можно сделать. Не важно, во что это станет. Если какое особое лечение, препараты. Другая более продвинутая клиника. Даже если ехать за границу. Пойдёт. Деньги не проблема.

Зав кивнул.

— Это я уже понял. — Убрал усмешку с лица и продолжил абсолютно серьёзно. — Только вот деньги здесь уже ничего не решат. И всё, что можно, давно сделано. Уж поверьте, мы тут тоже не просто так числимся.

— И что? — произнёс Марат пренебрежительно, с вызовом, глянул пристально и жёстко. — Совсем ничем не помочь?

— Что касается здоровья, ничем, — не менее жёстко отрезал зав, по-честному, прямо, как Марат и просил, а потом вдруг смягчился, пояснил с подробностями: — Она сейчас на обезболивающих. В принципе, вот и всё лечение. Хотя, конечно, даже не лечение. Кого-то другого давно бы домой выписали. А её только потому здесь держим, что дома некому за ней присмотреть. Ей сложно будет одной. Ну, то есть, только с ребёнком и больше никого. Да и девочке лучше не знать подробностей. Это для неё слишком тяжело, видеть каждый день, каждый час, как мать умирает. И уж тем более оказаться с ней наедине, когда она умрёт.

Да блин, ну не могли эти слова относиться к Галке. Бред какой-то. Ещё и интонации эти — сочувственные, тёплые, почти отеческие. У вроде бы постороннего человека. А ведь он всего лишь лечащий врач. К тому же у него подобных случаев, если и не много, то наверняка достаточно. Должен уж как-то привыкнуть, очерстветь, отстраниться, а выглядит искренне расстроенным и удручённым.

И опять куда-то ушла уверенность, потому что не срабатывали здесь привычные методы, и всё, что Марат мог и умел, годилось в бизнесе, в общении с людьми, но перед неизлечимой болезнью отступало, теряло силу, обесценивалось. А нет ничего хуже осознания собственной беспомощности.