Прощённые долги - Инна Тронина (2016)

Несколько дней назад, когда сотрудники ОРБ попробовали подступиться к одному такому захоронению, на них налетела экзальтированная дама в трауре. Она рыдала, каталась по земле и не давала сделать ни шагу к холмику. Но всё-таки её оттащили в сторону, пристегнули наручниками к оградке и с соблюдением всех положенных процедур вытащили гроб из ямы.

Там, по вскрытии, оказались не бренные останки воина-интернационалиста, а настоящий клад Али-бабы. Гражданку звали Эмилией Ляликовой, и никакого сына в Афганистане она никогда не теряла. У бандерши, которая торговала девчонками-малолетками близ Московского вокзала, никогда не было нормальной семьи. Просто за свои спектакли Ляликова имела от Лобанова по «куску» в день, который добросовестно отрабатывала. И остальные «цинки» никогда не летели в Ленинград на «чёрных тюльпанах», потому что ни в одном из них не нашлось ничего, похожего на человеческое тело.

– Андрей, ну тебе-то какая корысть?

Любанов пытался заглянуть в глаза собеседнику. Он отворачивался ветра, бросавшего в лицо капли дождя. Двухметровый амбал вёл себя совершенно по-детски, ныл, канючил и делал какие-то туманные намёки.

– Загребут нас, а тебе даже премии не заплатят. На твоей зарплате мои нары никак не отразятся. Зачем людям гадить, а? Я знаю, что у тебя дети маленькие есть и мать. Но ведь и ради них ничего не возьмёшь. Неужели так хочется людей воли лишить?

– Ты прав – с взяткой у тебя ничего не выйдет, – согласился Озирский. – Наконец-то усвоили, банда гадючья, что я ни в зелени, ни в «деревянных» не беру?

– Да это все знают, уже давно, – обречённо сказал Лобанов. – Очень уж ты непростой мужик. Не знаешь, как с тобой и разговаривать. Но я ведь не «бабки» хочу предложить…

– А что у тебя ещё может быть? – с невообразимым презрением спросил Озирский. – На что махнёмся? Я ведь и без тебя про эти схроны всё знаю. Ты мог бы и вовсе рот не открывать. Конечно, чистосердечное признание, раскаяние и помощь следствию могут облегчить твою участь, но совсем вывести тебя из-под удара не получится ни у кого. Я-то и не собираюсь этим заниматься. Но и Уссер, патрон твой, скорее зароет тебя в одной из тех ям…

Озирский вдруг увидел, как дёрнулся Лобанов от этих слов, прикрыл глаза, будто вспомнил что-то, и торопливо полез за сигаретами. Андрей достал свою пачку, чтобы не брать курево от Лобанова, и против воли вспомнил, как всё начиналось. Он, конечно, не говорил ни Петренко, ни Грачёву, ни Горбовскому о том, каким образом вышел на землекопов. Не говорил, потому что об этой его тайне знал один Сашка Минц, который молчал, как та самая могила. Но сейчас Минц ещё был в санатории после ранения, и потому Андрей нёс свой секрет в одиночку.

Вся история с тайниками на кладбищах началась летом, когда Клавка Масленникова наконец-то решила объясниться в любви родному отцу. Конечно, надо было бы уже давно ей во всём признаться и попросить переключиться на поиски нового мужа где-нибудь в другом месте. Но история с Клавкиным появлением на свет выглядела так пошло и постыдно, что язык Озирского сразу же деревенел.

Клавдия же, едва дождавшись, пока пройдёт год после смерти Стаса, начала словно бы между прочим закидывать удочку и выяснять, не хочет ли Андрей взять в дом хозяйку. Получив корректный, но твёрдый отказ, Масленникова по-деревенски разрыдалась в голос. Андрей полночи отпаивал её валерьянкой, кипятил чай, грозился подключить психиатра и ругал себя последними словами за то, что вообще пришёл к ней на съёмную квартиру. Надо или колоться, или порывать отношения, но у Андрея не хватало сил ни на то, ни на другое.

Клавка сидела в кресле, вся распатланная, очень похожая на сказочную Медузу-Горгону, и говорила низким, то и дело срывающимся голосом: