Горячие деньги - Дик Френсис (2021)

Эйл ничего не сказал, только жестом пригласил меня обратно в свой кабинет. Там он положил передо мной небольшой список солидных компаний, занимающихся ремонтом и восстановлением зданий, и предложил воспользоваться его телефоном. Я выбрал одну наугад и объяснил, что мне нужно. Эйл сам взял трубку и позвонил в компанию. Он сообщил подрядчику, что нужно только хорошо защитить развалины от непогоды и не трогать обломки, пока полиция не проведет все исследования.

Положив трубку, он сказал мне:

— Когда водитель отвезет вашего отца и вернется со станции, я попрошу его подбросить вас до вашей машины.

— Спасибо.

— Через вас мне нужно будет поддерживать постоянную связь с вашим отцом.

— Вас устроит, если я буду звонить вам в участок каждое утро?

— Я бы предпочел узнать, где его можно найти.

Я решительно покачал головой.

— Чем меньше людей об этом знает, тем безопаснее.

Он не мог обвинить меня в излишней предусмотрительности, так что настаивать не стал. Только спросил:

— Чем ваш сводный брат вас мучил?

— Сигаретой. Ничего интересного.

— А что он хотел узнать?

— Где я спрятал свою новую крикетную биту, — ответил я, но дело было вовсе не в той бите, а в том, что он — незаконнорожденный. Тогда я об этом даже не догадывался и понял только много лет спустя.

— Сколько вам тогда было лет?

— Мне — одиннадцать. А Жервезу — тринадцать.

— А почему вы не отдали ему биту? — спросил Эйл.

— Дело было не в бите. Я не хотел поддаваться ему. Это тоже касается вашего расследования?

— Меня интересует все, что касается вашей семьи, — ответил инспектор.

Когда я добрался до своей машины, проезд был уже свободен. И, раз уж она стояла носом к Квантуму, туда я и поехал. Там до сих пор было полно народу, и меня не пускали за ограду, пока дежурные полицейские не связались по радио со старшим инспектором Эйлом.

— Извините, сэр. Приказ старшего инспектора, — объяснил один из них, наконец давая мне проехать.

Я кивнул и вырулил на подъездную дорожку. Остановился перед домом между двумя полицейскими машинами, которые вернулись, доставив наше многочисленное семейство к их машинам.

Я понемногу начал привыкать к тому, как выглядит дом. Зрелище по-прежнему было ужасающим, но уже не вызывало такого потрясения, как вначале. Еще один полицейский подошел ко мне, когда я выбрался из машины, и спросил, что мне здесь нужно. «Заглянуть в окна нижнего этажа», — объяснил я.

Он тоже связался по радио с участком. Старший инспектор подтвердил, что я могу сколько угодно смотреть в окна, но рядом со мной все время должен находиться полицейский, и, если я замечу что-то необычное, я должен буду тут же ему сообщить. Я с готовностью согласился и пошел к месту, с которого была хорошо видна гостиная. Полицейский последовал за мной. Я заглянул в пролом на месте старинной парадной двери, которую взрывной волной вынесло наружу, когда кирпичная кладка разрушилась и перестала удерживать раму.

«QUANTUM IN ME FUIT» лежала лицевой стороной вниз на дорожке. Я делал лучшее, на что способен. «А чье-то „лучшее“ оказалось недостаточно хорошим», — подумал я, радуясь, что остался жив.

Полицейский осторожно предупредил:

— Внутрь не входите, сэр. Там все готово в любой момент обвалиться.

Входить внутрь я и не собирался. Гостиная была завалена обломками кирпича, досок пола и мебели с верхнего этажа. Сквозь огромную дыру в крыше проглядывало небо, через проем на месте задней стены дома виден был сад. Где-то среди этих обломков была погребена вся одежда Малкольма, кроме той, которую он надел в Челтенхем. Все его пальто из викуны и сделанная на заказ обувь, все его золотые с серебром расчески, которые он прихватил тогда во время бегства в Кембридж. И еще где-то там валялся портрет Мойры.