Доброключения и рассуждения Луция Катина - Борис Акунин (2019)

Скорость увеличивалась еще и потому, что в Германии и Литве земля была голой и карета сотрясалась на колесном ходу, а в России уже всюду лежал снег, по которому скользилось легко, споро.

Шестьсот с лишним верст Катин промчал с невиданной для Европы прытью, за двое суток. Коли здесь теперь так ездят, думал он, может, в России и вправду всё переменилось.

Надо сказать, что наш герой почти не знал родной страны, ибо вырос в нерусском Санкт-Петербурге и отроду никуда из него не езживал. Не то чтоб Луций хорошо рассмотрел Россию и теперь. В окошке саней чередовались белые поля и черные леса, мелькали серые, убогие деревеньки. Избы в них походили на снежные сугробы, из которых поднимались струйки дыма. Изредка встречался какой-нибудь мужичонка, непременно драный, лядащий. Лица не разглядеть, потому что сразу сдернет шапку да поклонится казенному возку. Из мало-мальски красивых строений виднелись только церкви с колокольнями.

От такого кислого ландшафта мысли вояжира приняли иное, скептическое направление. Ничего тут не переменилось и не переменится. Ни мудрая Минерва, ни оборотистый Меркурий здесь не приживутся, померзнут к чертовой матери в своих туниках и сандалиях. Где им против брадатого Николы-Угодника с Ильей-пророком, а и те еще до конца не одолели зверострашного Перуна со скотьим богом Велесом.

* * *Вид Петербурга укрепил Катина в сих сомнениях. Десять лет не был он в российской столице, а та осталась в точности прежней.

Скованная льдом река слишком широка для города – будто не она в нем, а он при ней. Окраины темны, освещены лишь парадные улицы, но и там по обочинам обмоченные сугробы, на мостовой неубранный навоз. И ни души, только на перекрестках топчутся укутанные будочники подле своих полосатых ящиков. Правда, время было позднее, почти ночное.

На городской заставе офицер, прочтя бумагу, привычно засуетился, сел к ямщику на облучок и велел гнать прямо во дворец. Не попустил Катину ни умыться с дороги, ни переодеться. «Писано немедля к государыне – стало быть, немедля». Это в полночный-то час? Луций поневоле вспомнил, как его, нашкодившего паскудника, уже возили ночью к царскому дворцу, да недоверчиво усмехнулся. Будто и не с ним было.

Что изменилось, так это Зимний дворец – не узнать. Десять лет назад он был еще недостроен, наполовину в лесах, сейчас их разобрали, но разница состояла не в том.

При веселой матушке Елизавете он весь сиял огнями, оглашал двор разудалой музыкой, ныне же светились лишь два окна бельэтажа. И было тихо.

– Куда мне в такое время? – попробовал Луций урезонить офицера. – Не видите, сударь, все спят?

– Ее царское величество работает, – кивнул служивый на освещенные окна.

Сочетание слов «царское величество» и «работает» показалось Катину невообразимым парадоксом. Недавнего гартенляндца охватило великое любопытство. Он перестал сопротивляться течению событий и пошел, куда вели.

Армейский офицер передал ночного визитера гвардейскому сержанту со словами «по высочайшему вызову». Сержант повел Катина куда-то коридорами, потом полутемной лесенкой и на верхней площадке с теми же волшебными словами препоручил гвардейскому капитану. Из рук в руки передавалось и царское письмо.

Капитан сопроводил Луция в небольшую залу, а там тихонько постучал в некую дверь. Войти не пригласили, но скоро створка приоткрылась, высунулась круглая физиономия с сонно прищуренными глазами. Капитан пошептал, вручил письмо. Веки круглолицего господина разомкнулись, на Катина устремился неожиданно острый, нисколько не сонный взгляд, после чего дверь закрылась.

– Ждать здесь. Не входить, – отрывисто шепнул капитан и удалился.

Не прошло и минуты – Луций даже не успел толком рассмотреть помещение, как дверь снова отворилась, теперь уже широко. Давешний человек (он оказался в скромном коричневом сюртуке и мягких бархатных сапожках непридворного вида) сначала поманил Катина пальцем, потом приложил тот же перст к губам.