Седмица Трехглазого - Борис Акунин (2017)

– Не монахиня я. Просто живу в монастыре. Я шестьдесят семь лет на свете обитаю, а Бога ни разу не видала. Ни в ком и ни в чем. В восходе и закате разве что. Я всегда, если ясная погода, поднимаюсь на Святовратную башню, смотрю, как солнце встает, как оно садится. Люблю. Но это, может, и само происходит, без Бога. Движение светил… Дай шапку сниму, нет ли шишки. Он тебя по голове бил.

Вздохнула:

– Плешивый… Промятина красная на темени. А какой был красивый!

– Я? – удивился Мартирий и спохватился. – Ты что говоришь-то, опомнись! Как это – «само, без Бога»? А прогневается на тебя Всевышний?

Аглая нахлобучила ему скуфью обратно.

– Да нет никакого Всевышнего. А если и есть, то не такой, как думают. На земле все друг друга жрут и только тем живут. Если это устроил Бог, доброты в нем немного.

– Кто ж нас сегодня тут свел? Меня и тебя? Бог. А меня и этого, новопреставленного, – Сатана. Задумайся о том, Аглая!

Он воздел перст, но она не вразумилась.

– Не о чем задумываться, скоро и так узнаем. Мы с тобой старые, нам недолго осталось. Но сколько ни осталось, всё наше, Маркел. Кашу с пирогами жизнь нам не дала, мимо рта пронесла, так давай напоследок хоть киселем посластимся. Будем каждый день рядом. Никому мы не нужны, и нам никто не нужен. Один раньше помрет, другой позже – а повезет, так и вместе, как в сказках сказывают. Положат нас тоже рядышком, я про то в духовной распоряжусь. На любовном ложе вместе не полежали, так в земле отоспимся. Скажи лучше, что это он про скипетр, про червленый яхонт толковал?

Мартирий рассказал всё, как оно было. Про литовского пана Сапегу, про его полюбовницу, про убийцу Вильчека, про Бабочкину лихую смелость, про то, какой бедой тогда всё закончилось.

Аглая слушала и ойкала, охала, ужасалась. Потом начала сыпать вопросами, допытывать подробно.

– Значит, твоя Бабочка схватила скипетр со стола? И потом держала в руке?

Он почесал родимое пятно, вспоминая.

– Нет, за пояс сунула. За спину.

– Когда злодей на нее с саблей наскакивал, а она пятилась, это где было?

Мартирий показал:

– Вон в том углу.

– Потом он свалил ее ударом сабли и кинулся за вами, так? Убил твоего товарища, а ты спасся лишь тем, что Бабочка доползла до убийцы и обхватила его за ноги?

– Да. И крикнула мне: «Беги!»

– Ты ее хорошо разглядел?

– Так хорошо, что посейчас глаза закрою – вижу.

Он зажмурился и увидел: Бабочка на животе, приподнявшись, держит поручника за колени, белые губы яростно раздвинуты, а сзади по полу тянется кровавый след.

– А скипетр у нее на спине за поясом был?

– …Нет. – Мартирий снова закрыл глаза. – Не было.

– Конечно, не было. Иначе поганый Вильчек его забрал бы. А ну-ка, идем, посмотрим. Вот так она ползла – оттуда туда?

Подняв упавшую, но не погасшую лампу, а также зачем-то подобрав саблю, Аглая отошла в угол и опустилась на четвереньки. Поползла по полу, освещая щели. Иногда совала меж досок клинок, ворочала им, переползала дальше. Мартирий наблюдал, качая головой. Подошел, взял за рукав.

– На что оно тебе? Суета одна.

Аглая отмахнулась: не мешай.

– Ну-ка, что это? Дай колун!

Сунула топор лезвием в широкий, двухвершковый зазор, навалилась. Затрещало рассохшееся дерево, доска приподнялась.

– Гляди!

Мартирий наклонился.

Луч осветил толстый слой пыли. Сверху на нем лежал мышиный скелетик, но внизу что-то тускло посверкивало.

– Ага! – торжествующе прокряхтела Аглая, опуская вниз руку. – Вот он где прятался! Это твоя Бабочка его в щель протолкнула! Так здесь и провалялся! Прямо как в Писании: ляжет в прах блестящий металл.

Вынула узкий предмет, невзрачный, похожий на серую палку. Обтерла рукавом – и вспыхнуло золотое сияние. Очистила навершие, подышала на него, погладила ладонью – загорелись багровые искры.