Мой ненастоящий - Джина Шэй

Горячая ладонь Влада стискивается на моих пальцах, настолько сильно, что я даже ойкаю, оборачиваясь к нему. И встречает меня очередной пристальный взгляд, пьющий мою душу мелкими глотками.

— Я подумаю над тем, что ты сказала, Маргаритка, — обещает Влад невозмутимо, — и я ускорю свои планы, чтобы лечь в клинику раньше. Но в этом случае, если я что-то делаю — это не обсуждается. А завтра мы с тобой летим в Париж.

Я округляю глаза, пытаясь уловить нить его мысли, что внезапно вывернула к Парижу.

— Не обсуждается, — повторяет Влад, явно чтобы напомнить мне свои условия, — я решаю свои проблемы за десять дней и ложусь на операцию — ты со мной не воюешь. Согласна?

Слово «нет» даже не рассматривается как вариант для ответа.

Лишь бы за эти десять дней ничего не случилось…

42. Влад

— Я думала, это шутка… Насчет Парижа…

Цветочек цепляется в ручку чемодана как в спасительную опору и, вытаращив глаза, вертит головой во все стороны. Кажется, в аэропорту девочка в первый раз и ощущения у неё сейчас — примерно как у моей племянницы, которую Яр месяц назад выгуливал в Лондон, для «языковой практики». Прошедшей, кстати, весьма успешно. Малявка растет полиглотом, вся в мать…

Цветочка же я и вправду лихо взял в оборот. Она не успела проснуться, а новенькая, присланная из агентства вместо Яны домработница уже явилась по душу моей жены уложить чемодан по выданному мной списку.

— Никаких шуток, моя Маргаритка, медовый месяц у нас с тобой изволил примерить белые тапочки, но три дня в Париже мы можем себе позволить.

Я улыбаюсь как можно более беззаботно — я с утра вижу, как Цветочек постоянно на меня таращится.

И когда я открыл глаза — застукал её с поличным, а именно — за разглядыванием меня в поисках внешних симптомов болезни.

— Может, все-таки не стоит никуда лететь? — Маргаритка касается моего запястья. — Я знаю, что ты все делаешь по-своему, но лично мне вообще не нужен этот Париж. Может, все-таки останемся? Ярослав с утра присылал сообщение. Приглашал нас на семейный ужин. Я бы хотела познакомиться с твоей семьей…

— Да, я тоже получал его сообщение, — Я чуть морщусь, потому что из-за окружающего нас шума аэропорта голова начинает болеть сильнее, — Яр подождет нашего возвращения. У меня все для нас уже спланировано.

Цветочек грустнеет. Буквально вянет, гаснут её бессовестно красивые глаза, бессильно опадают плечики, как всегда, когда её коса налетает на мой камень.

Господи, ну что же ты чудишь, девочка?

Другая на твоем месте бы уже модный тур по всем Парижским бутикам планировала, да интересовалась — хватит ли её кредитки еще и на шубку, а ты смотришь на меня так, словно я внезапно сделался бумажным и могу порваться от нечаянного дуновения ветра?

Это ведь я! Упырь, который пьет твою кровь литрами, а теперь еще и спать по ночам не дает. Помнишь?

Что нужно сделать, чтоб ты это вспомнила?

Такое ощущение, что что мне можно сердце из твоей груди выдернуть, и ты и это стерпишь.

Вчера я точно слышал твои всхлипы из ванной, хотя ты, конечно, была уверена, что шум воды прячет твою слабость. Не стал беспокоить, ушел на кухню, жевал её оладьи, чувствовал себя… Идиотом. Влюбленным взрослым идиотом, которому ужасно хотелось положить к ногам этой хрупкой Маргаритки мир. И скальп её бывшего сверху. Она наверняка оценит.

Она так забавно краснеет, когда стюардесса решает пострелять в мою сторону глазками и даже приносит мне воду, расстегнув попутно две лишние пуговки на блузке. Я же просто забираю воду, не обращая внимания на предложенную к любованию «географию» и поворачиваюсь к Цветочку, занявшей место у окна, не отводя от неё глаз.