Мой ненастоящий - Джина Шэй

— Как и ты? — Цветочек явно мгновенно жалеет об этом вопросе и чуть вжимается в спинку кресла, ожидая от меня негативной реакции. Но… Мне тут вспыхивать не на что. Да и не хочется портить этот катарсический миг. С учетом моей линии поведения — эту беседу можно считать за космическое событие, какое-нибудь такое, которое раз в пару тысяч лет происходит.

— Да, — спокойно киваю, — как и я. Этот идиотизм у нас семейный. Передается по мужской линии. Осознается, но не купируется никакими доступными средствами.

Она тихонько посмеивается, оценив самоиронию, но разговор продолжать все равно не спешит, будто больно ушибившись коленкой и теперь раздумывая о том, куда же ей идти.

Что ж, спасение утопающих Цветочков — мой любимый вид спорта в последнее время.

— Расскажи что-нибудь о себе, — улыбаюсь поощрительно. Упс, мимо!

Прям вижу, как стекленеют её глаза.

Нет, дорогая, о твоем плохом мы еще поболтаем, но не сейчас.

— По-моему, ты все обо мне знаешь, — натянуто улыбается Маргаритка, и её пальцы под моими мелко дрожат, — цветы, духи, все-такое…

— Это не то, — я покачиваю головой, — узнавать такие мелочи при моей профессии — это практически рутина на уровне инстинктов. Расскажи что-нибудь свое. Личное. Что нельзя узнать, просто разговорив твою соседку по лестничной клетке.

Цветочек щурится, задумывается, а я поглаживаю её пальцы и выжидающе гляжу на неё.

Ну же, давай, девочка! Твоя откровенность мне сейчас нужна как живая вода. Как соус к этим мерзким пресным будням, пролетающим слишком быстро.

43. Маргаритка

— Тебе читали сказки? — я отвечаю вопросом на вопрос. — Мама, папа, бабушка? Няня?

— Няня, — мягкий голос Влада — страшное оружие, — я рос с отчимом, как и ты, Цветочек. А почему ты спрашиваешь?

— Я свою маму просила мне не читать, — откровение, вроде как и шуточное, но все равно дается мне с трудом, — она обижалась в одно время, а потом я ей призналась, что просто не интересно слушать чужие сказки. Я закрываю глаза и придумываю свои. После этого уже я рассказывала маме после школы все, что придумала по вечерам. Пока она не…

Я прикусываю язык, не желая заходить на опасную тему.

Её замужество…

Я понимала, в принципе. Мужик, поучаствоваший в моем зачатии, бросил маму, когда мне было три — я видела его пару раз, три раза в своей жизни он присылал нам денег, какие-то копейки…

И сколько же она могла жить только для меня? Должно же было настать то время, когда и она найдет для себя кого-то.

Вот только мой отчим… Он и пальца её не стоил. С ним и она начала пить…

— Это было очень милое воспоминание, Цветочек, зачем же так реветь? Оплакиваешь свою несостоявшуюся писательскую карьеру?

— Нет, что ты, — смена темы заставляет меня придти в себя, смахнуть с щек слезы, — это мама все мечтала, что я вырасту, буду строчить детективы как Донцова и прославлюсь. Она даже какие-то мои истории куда-то записывала, куда-то рассылала, на какие-то конкурсы… Сама я в это не верила. И не выигрывала ничего.

— В таком дерьме всегда выигрывает история, написанная дочкой организатора конкурса. Или спонсора, — Влад пожимает плечами, — ты ведь даже не пробовала. Или ты не хотела?

— Я хотела стать чемпионкой в мировом забеге секретарш за кофе для босса, — я неловко шучу, но даже не успеваю этого стыдиться, — и пока тебе не приспичило на мне жениться, я делала успехи в подготовке к дистанции.

— Ну да? — брови Влада ехидно взлетают вверх. — Это кто тебе сказал? Ты сама придумала?

— Я летала до той чертовой кофейни за четыре минуты!

— И ты считаешь это результатом?

— Считаю!

Замечая искры в его глазах, я понимаю, он самым бессовестным образом меня дразнит. Добиваясь вот этого…

Ох-х.

Я отворачиваюсь, слегка обиженная, слегка оглушенная осознанием происходящего, слегка опешившая от собственного поведения…