Холодный мир - А. Риддл (2020)

– Не все. У нас еще осталось какое-то количество вертолетного топлива – и взять его больше нам неоткуда, – так что мы используем то, что есть, экономя оставшуюся в хранилищах еду и вывозя ракеты из США и России.

– И каков план? Использовать ракеты для обогрева и получения энергии?

– Они будут переделаны для того, чтобы управляться в космосе на большом расстоянии.

И тут до меня доходит.

– Вы собираетесь выстрелить ими в солнечные ячейки.

– Сразу после нашего взлета зонды отправятся к Солнцу с целью установить их точное местонахождение. Как только это произойдет – взлетят ракеты.

– Но их все же очень много, – киваю я.

– Да, но если наша теория о том, как они управляются, верна, то мы можем их напугать и заставить на какое-то время оставить нас в покое.

– Это просто поможет нам выиграть время.

– Но это лучше, чем ничего.

Джеймс идет в глубь фабрики, к входу в туннель, где нас уже ждет электрокар. Как только мы въезжаем в туннель, температура начинает падать с каждой секундой.

Каменистая пещера, в которой мы были прошлый раз, теперь закрыта листом металла с двойными дверями, большие буквы над которыми складываются в слово «Цитадель».

Открывшийся шлюз обдает нас теплым воздухом, и мы оказываемся в небольшом фойе, из которого несколько дверей ведут в столовую, ванные и комнату отдыха. Туда Джеймс и поворачивает, кивнув солдату, сидящему за столом. Меня шокировали звуки и запахи, услышанные сегодня утром в бараках, но то, что я вижу сейчас в Цитадели, – просто ужасно. По моим подсчетам, в зале находится около сотни больничных коек, отделенных друг от друга занавеской. Ближе всех ко мне лежит мальчик, одного с Оуэном возраста, но гораздо худее. Его глаза закрыты, а ноги с трудом угадываются под простыней. К худой руке мальчика подключена капельница, и хотя не знаю диагноз, могу догадаться, что это истощение.

В следующем отсеке лежит мужчина. Он стонет, повязка, через которую сочится кровь, закрывает его лицо. По форме я понимаю, что это один из работников, которые перерабатывали мусор – в тех случаях, когда его вывозили. Уверена, что, когда он получил травму, его перевели на фабрику. А сейчас медсестра и врач останавливаются около него и, наклонившись, открывают один его глаз.

На кровати рядом сидит женщина и читает книгу в мягкой обложке в свете настольной лампы. Она не выглядит больной, но я замечаю ее большой живот, к которому она нежно прикладывает руку, надеясь почувствовать легкий ответный толчок. Подняв глаза на меня, она выглядит напуганной, даже когда пытается выдавить из себя улыбку.

Джеймс поворачивается ко мне.

– Я могу перевести сюда Мэдисон и детей, – шепчет он, – но эти кровати… заполняются очень быстро.

– Нет. Этим людям быть здесь гораздо важнее.

48

Джеймс

За две недели до старта мы с Эммой проводим у себя дома семейный ужин – первый раз за, наверное, месяц. Приходят все, даже Алекс. Предполагается, что все будет так же, как в давние теплые времена, но на деле это выглядит как угодно, только не нормально.

Можно сразу сказать, кого правительство считает важным для дальнейшего существования: участников миссии «Спарта». Эмма, Фаулер с женой и я выглядим уставшими, но мы вполне в хорошей форме. Алекс, Эбби, Мэдисон и Дэвид – все исхудавшие, с пепельной, почти серой кожей. Они вялые не только в движениях, но и в разговоре. Им тяжело даже просто сфокусировать свое внимание.

Некоторые вещи можно понять, только пройдя через них. Тотальная война – именно такое выражение пришло ко мне в голову. Раньше я уже слышал его, в основном применительно ко Второй мировой войне, но никогда его не понимал. Оно означает, что ты живешь на поле боя, но этим его смыслы не ограничиваются – оно простирается дальше и впускает свои когти в тех, кого ты любишь. Оно всепоглощающе и не вызывает ничего, кроме грусти.