Ведьмин вяз - Тана Френч (2020)

– Нет, совсем нет. Я же говорю, он был нормальный. И не стал бы клеиться к чужой девушке, это же не по-честному, понимаете. Ну а то, что все девчонки на него западали… я ведь сказал, мы даже смеялись над этим. Никто не обижался.

– Легко вам рассуждать, если вас никогда не бросали ради другого. Или все же Доминик увел у вас девушку?

– Может, и уводил. Не помню уже. – И это была правда. Я тогда влюблялся во всех подряд красивых или сексуальных девчонок (а также красивых и сексуальных), так что, скорее всего, с кем-то из них у Доминика что-то было, но поскольку я тоже не жаловался на их невнимание, то и не парился на этот счет.

– Он часто менял подружек? Или у него была постоянная девушка?

– Тогда не… В то лето не было. Кажется, он с кем-то встречался, за год, что ли, до того. С кем-то из школы Святой Терезы, где училась наша сестра. Но вроде бы ничего серьезного.

– И когда закончились эти отношения?

Я догадался, к чему он клонит.

– Нет. Задолго до того, как… Кажется, он сам ее бросил. И не сказать чтобы сильно страдал. Он не поэтому… – Я осекся, сбившись.

– А кстати, – подхватил Рафферти, – когда вы узнали, что он покончил с собой, что вы подумали? Мол, к этому все и шло? Или удивились?

– Я не… (Комната наверху, я со стоном переворачиваюсь на бок, чтобы взять назойливый телефон, голос Дека: Слышал? Про Доминика?) То есть да, конечно же, я был в шоке. От него такого никто не ожидал. Но мы все знали, что его не приняли туда, куда он хотел, ну, в тот колледж. Кажется, он поступал на бизнес, но не хватило баллов в аттестате. Он очень из-за этого переживал. И в то лето был, как бы это сказать, немного не в себе.

– В депрессии?

– Вряд ли. Скорее, постоянно раздраженный. Словно злился на нас за то, что мы-то поступили, куда хотели.

– Раздраженный, значит, – задумчиво повторил Рафферти. – И из-за этого возникали проблемы?

– Что вы имеете в виду?

– Может, он драться лез. Или оскорблял кого.

– Да, в общем, нет. Ну, бывало, начинал докапываться по пустякам. Но на него никто не обижался. Все же понимали.

– Удивительная чуткость, – заметил Рафферти, – для подростков.

Я неопределенно пожал плечами. Сказать по правде, тем летом я о Доминике если и вспоминал, то изредка и с жалостью, смешанной с самодовольством. Все мои мысли занимали колледж, свобода, неделя на Миконосе с Шоном и Деком, и взбрыки Дома (в ответ на невинное замечание пихнул Дарра О’Рурка, и тот отлетел к стене, и заорал ему в лицо, а когда мы расхохотались, в бешенстве убежал) меня мало волновали.

– Как вы сейчас думаете, может, ему тогда было хуже, чем казалось на первый взгляд? Подростки ведь не всегда понимают, что другу и правда плохо. Тем более в таком возрасте все психованные, и если кто-то вдруг сорвется, так сразу и не догадаешься, в чем дело.

– Вполне возможно, – помолчав, ответил я. – Он определенно был… – Я не знал, какими словами описать ту разнузданную, непредсказуемую, расщепленную силу, из-за которой я тем летом избегал Доминика. – Он был не в себе.

– Давайте уточним: если кто-то из ваших друзей вдруг сейчас повел бы себя так, как Доминик в то лето, вы бы встревожились?

– Безусловно. Да. Конечно.

– Ясно, – сказал Рафферти. Он сидел, наклонясь вперед, сцепив пальцы между коленями, и внимательно смотрел на меня, словно надеялся, что мои ответы существенно помогут ему в расследовании. – И когда он начал подобным образом себя вести? Хотя бы приблизительно.