Ведьмин вяз - Тана Френч (2020)

– В любое время дня и ночи, – повторил Рафферти, кивнул и вышел.

Дождавшись, пока за ними хлопнет дверь, я направился в прихожую, почему-то на цыпочках, чтобы убедиться, что детективы ушли. Я слышал, как отъехала машина – слишком быстро, в городе так не гоняют, – но продолжал стоять, прижав ладони к растрескавшейся белой двери и чувствуя, как сочащийся из щелей сквозняк холодит шею и лодыжки. А ведь я ждал копов с нетерпением, надеялся, что они сообщат мне новости. Опасайтесь своих желаний.

Теперь, когда копы убрались и ко мне вернулась способность рассуждать, я понял, что Рафферти блефовал. Ну да, очевидное убийство. Он пропустил все мои возражения мимо ушей, потому что я прав: даже если результаты анализов ДНК и сравнение шнурка из дупла и шнурка из капюшона толстовки окажутся положительными, найдется еще с десяток человек, которые могли удавить Доминика этим самым шнурком. Смутный мотив, который он пытался мне приписать (Доминик издевался над Леоном), указывает скорее на Леона, чем на меня. Правда, Леон в детстве был мелкий и тощий, но это как раз неважно. А самое интересное, что необязательно быть выше и сильнее жертвы. Пусть он даже бугай, но если вам удалось на него напрыгнуть…

Самое ужасное, что Рафферти наверняка тоже это знал, но тем не менее попытался выудить у меня признание, что это не Леон и не еще десяток человек, а именно я убил Доминика. И я вдруг понял почему, понял до того ясно, что перехватило дыхание. Всего полгода назад я смотрел внимательно, говорил четко, сидел прямо, отвечал быстро и разумно, каждая моя клетка излучала естественную и абсолютную уверенность, и обвинить меня в убийстве было бы нелепо. Теперь же язык у меня заплетается, взгляд мутный, я подволакиваю ногу, а от каждого слова детективов дергаюсь: неполноценный, ненадежный, ни убедительности, ни авторитета, ни веса в обществе – виновен, мать вашу.

Уж не этого ли добивался Леон? – подумал я и аж задохнулся от злости. Ему надо было, чтобы я остался инвалидом, который, подключенный к пищащей аппаратуре, пускает слюни в детское питание и которого при случае можно обвинить в чем угодно, да так, что все поверят.

И ведь почти удалось. Пару месяцев назад, хлопни меня Рафферти по плечу, окликни по имени, и я сдался бы без боя: к чему сопротивляться? Ведь уже ничего не спасти. Я признал бы вину и даже с некоторым облегчением покинул руины привычной жизни. Теперь же все иначе. Я чувствовал, что ко мне снова возвращается удача, нарастает медленно, точно негромкий стук где-то в глубине дома. Пусть я не вполне отдавал себе отчет в том, что именно происходит, но ясно понимал: я не опущу руки и не дам упечь себя за решетку.

Признаться, я сомневался, что Леон все это специально подстроил и довел до такого, но другого объяснения не находил. Фотографию, где я – какое совпадение! – сижу в той самой толстовке, шнур из которой послужил удавкой, копам явно дал кто-то из близких. Кадр четкий, не размазанный, на пиксели не распадается, то есть снимали не на старый кнопочный мобильник. В школе у нас еще не было смартфонов, а цифровой фотоаппарат был только у меня. Ни у кого больше. Мое восемнадцатилетие, январь, выпускной класс, мама с улыбкой гладит меня по голове: “Ну вот, теперь, когда мы с папой летом уедем путешествовать, будешь присылать нам хорошие фотографии, правда?” Разумеется, в гостях у Хьюго фотоаппарат переходил из рук в руки, все снимали что ни попадя, сейчас я даже вспомнил, как скачал снимки на компьютер и, чтобы послать маме нормальные фотки, вынужден был сперва удалять чьи-то волосатые задницы. Потом у меня появился смартфон, о фотоаппарате я почти забыл и в конце концов сунул в ящик комода, откуда его и похитили те, кому он вдруг отчаянно понадобился.