Ведьмин вяз - Тана Френч (2020)

– Доминика уж точно, – добавила Сюзанна. – Его родителей – да. Сперва мне их не было жалко, потому что это они отчасти виноваты в том, что он был таким говнюком, но когда у меня появились дети – да. А его самого – никогда. Я честно пыталась. Но нет. Пошел он.

– Конечно, мне бы хотелось, чтобы всего этого не было, – пояснил Леон. – Чтобы мы с ним вообще не были знакомы. Но как сложилось, так сложилось…

– Правда? – полюбопытствовала Сюзанна. – Выходит, ты все же жалеешь?

– Я бы предпочел, чтобы мне не пришлось никого убивать. А ты разве нет?

Сюзанна задумалась.

– Даже не знаю, – ответила она. – Не будь ничего этого, едва ли у меня хватило бы смелости завести детей. Доминик ведь не суперзлодей – таких, как он, полно. И если ты ничем не можешь им ответить, только расслабиться и получать удовольствие, а потом выслушивать от доброхотов, мол, пустяки, с кем не бывает, – стоит ли вообще рожать детей в такой мир? А теперь, – она накрыла ступни одеялом, в комнате похолодало, – я по крайней мере знаю, что если какая-то сволочь обидит моих детей, я найду на нее управу.

Я вспомнил, как Сюзанна рассказывала о том докторе, а я, отупев от коктейлей и травы, пытался и не мог сообразить, к чему это она. Тогда я подумал, что она хотела меня предупредить, но я ошибался. Она рассказывала это ради Леона, а вовсе не ради меня, хотела его подбодрить: не волнуйся, видишь, на что мы способны.

Леон щелкнул зажигалкой, затянулся и сказал мне:

– Это же тебе не “Сердце-обличитель”. Последующие десять лет, проходя мимо вяза, мы вовсе не слышали, как скелет внутри скребет по стволу.[27]

– Иногда в грозу я ловила себя на мысли: надеюсь, вяз не рухнет, – сказала Сюзанна, – но и только. Я видела его каждый раз, как мы сюда приезжали, и в девяти случаях из десяти даже не вспоминала о Доминике. И сто раз сидела под деревом.

– И жаль, что не вспоминала, – Леон бросил на нее раздраженный взгляд, – иначе запретила бы детям лазить куда не надо.

– А я и запрещала. Миллион раз повторяла. Зак пытался привлечь к себе внимание, распереживался из-за Хьюго…

– Но ты же прекрасно понимала, что так и будет! Могла бы оставить его у родителей…

– Я же не знала, что Хьюго устраивает общий сбор. Да и что изменилось бы? Доминик в любом случае никуда не делся бы. И рано или поздно нам пришлось бы что-то решать. Теперь же, по крайней мере…

Пререкаются, как в детстве, словно кто-то уронил чей-то телефон или залил кока-колой тетрадку.

– Не понимаю, – сказал я громко, они замолчали и уставились на меня.

– Чего ты не понимаешь? – спросила Сюзанна.

– Вы все-таки человека убили. Вы… – смотрят вопросительно, с любопытством, под их взглядом трудно не сбиться с мысли, – вы убийцы. Так почему же тогда… – Почему же тогда вы так спокойны, хотел сказать я, вы же должны на стенку лезть, это несправедливо. – Почему же вам все равно? Почему вы не чувствуете вины?

Снова молчат и смотрят. Думают – и явно не о том, можно ли мне доверять, а пойму ли я ответ.

– Скажи мне вот что, – наконец проговорила Сюзанна, – с тобой кто-нибудь когда-нибудь обращался так, словно ты и не человек вовсе? И не потому что ты чем-то его обидел, а просто так, потому что ты – это ты? С тобой кто-нибудь когда-нибудь вытворял что душе угодно? Издевался над тобой, как хотел? – Она смотрела на меня не моргая, и глаза ее так горели, что я на миг даже испугался. – И представь, что ты вообще ничего не можешь с этим сделать. Вякнешь хоть что-то, и тебе тут же скажут: глупости, не ной, хватит, сколько можно, подумаешь, что такого-то, так тебе и надо. С другими так не поступают, не нравится – меняйся.

– С ним-то, конечно, никто так не обращался, – сказал Леон, и голос его напомнил мне о мальчишке, который, горбясь под тяжестью рюкзака с книжками, старался поскорее прошмыгнуть по школьному коридору, ни на кого не глядя. – Ему не понять.

– Леон прав?