Выйдя на магистраль, огляделась. Китайский квартал представлял собой удлиненный анклав низеньких домиков, над которыми нависали небоскребы центра. Обычно эти гиганты светились тысячами огней, но в «Запределе» они казались прямоугольниками из черного бакелита.

Яркие вывески китайского квартала погасли, красные фонари раскачивались на ветру, как печальное напоминание о прошлом. Всюду царила глухая тишина. Перед Милой возникло не то место, которое она помнила, куда любила ходить. Его как будто осквернили, заразили злом.

Легкий ветерок пронесся мимо, холодом обдав ногу. Мила повернулась: никого. И опять, как в квартире Андерсонов, у нее сложилось четкое ощущение, что она не одна.

«Все на тебя смотрели», – сказал Паскаль.

Она пошла по тротуару. В витринах магазинов ничего нельзя было разглядеть, одна темнота. Снова ветерок, но на этот раз говорящий.

– Спасайся, – произнес тот же тонкий голосок, который она уже слышала в спальне двойняшек.

Мила замерла, огляделась, пытаясь понять, кто говорил с ней. По-прежнему никого. Но она заметила, что впереди кое-что изменилось.

В глубине квартала располагался кинотеатр. Дверь туда отворилась, по асфальту протянулась тень. Мила решила пойти посмотреть, что там такое.

За дверью – длинный темный коридор: слышно, как тикают часы.

Ей вдруг стало боязно идти дальше. Это все понарошку, напомнила она себе. Колебаться смешно. Никто не может по-настоящему причинить мне вред, твердила она, вступая в тьму.

И все-таки где-то в подсознании созревало мрачное предчувствие.

В конце коридора находилась комната.

Миле она напомнила гостиную в доме бабушки. Старые часы с маятником, чье тиканье привело ее сюда. Диван и кресла, обитые бархатом; ковер с геометрическими узорами, торшер с бордовым абажуром, излучающий теплый свет. Сервант и кофейные столики, уставленные статуэтками из фарфора. Чугунная печка, разожженная, и кресло-качалка. На стенах – обои с изящными красными цветочками. Они были такими реальными, что Мила подошла поближе и хотела до них дотронуться.

Цветочки задвигались, и Мила отдернула руку.

На стене висела картина. Сельский пейзаж. Как и рисунок на обоях, живопись была не вполне статична. Вода в ручейке тихо струилась, и трава склонялась под ласковым ветерком.

Посреди лужайки цвела прекрасная черная роза.

Паскаль говорил о людях искусства, которые когда-то заходили в «Дубль», чтобы применять там свои таланты, экспериментировать. Мила подумала, что и это цифровой трюк. Явилось искушение сорвать цветок, но краски растворились, и картина превратилась в зеркало. Мила узнала свой аватар, но то, что она увидела у себя за спиной, ей совсем не понравилось.

Кресло-качалка задвигалось, будто кто-то в нем сидел. Лампочка под абажуром торшера замигала, свет потускнел. Огонь в чугунной печке погас, и Милу объял леденящий холод. Этих маленьких диссонансов хватило, чтобы понять: все так же, как в прошлый раз, и тем не менее совершенно по-другому.

Отражение аватара всосала в себя оправленная в раму жидкая бездна.

Мила обернулась. Цветочки на обоях завяли. Она поняла, что не одна здесь. И наверное, кто-то все время был рядом.

Спасайся…

Нет, сказала она себе, слишком поздно, он уже пришел. Тень с очертаниями человека отделилась от стены и сделала три шага по направлению к Миле. Потом остановилась. Но само ее присутствие угнетало. Мила знала даже, кто ее послал.

– У тебя есть что сказать мне? – спросила она, чтобы прервать молчание, чреватое клаустрофобией.

Никакой реакции.

– Ну же, я здесь… Чего ты хочешь от меня?

Она занервничала, но только потому – хотя и не хотела себе в этом признаваться, – что чувствовала, как внутри ее растет и ширится страх.

Несколько секунд ничего не происходило. Потом все случилось даже слишком быстро. Тень прыгнула – изящно, как древний хищный зверь, – и в следующий миг уже была рядом.