Лазарь - Ларс Кеплер (2020)

Единственной мебелью в обиталище Ранди была двуспальная кровать. Она стояла в ателье, соседствуя с камерой на штативе, рефлекторами и фонами.

За большими окнами царила темнота.

Сага и Ранди сели на кровать, под свет торшера, и принялись есть пиццу, запивая ее вином из кофейных кружек.

Ранди потянулся за коробкой с вином, стоявшей на черном ящике с осветительным прибором, и наполнил кружки.

– Я могу остаться до двенадцати, – сказала Сага, скармливая Ранди кусок пиццы из своих рук.

Ранди усыновили, к своим новым родителям он приехал из Китая, но поддерживал контакт с биологической матерью, которая и теперь еще жила в Юйси, в Юньнане. Он вырос на Лидингё и пять лет назад окончил Полицейскую академию.

На стенах висело уже несколько портретов Саги, сделанных с такой любовью, что тончайшие волоски на ее теле словно светились.

Возле кровати лежало несколько карандашных эскизов: у Ранди была новая идея – уложить Сагу в большую гептаграмму из вишен и сфотографировать сверху.

Сага подняла один из эскизов и стала рассматривать его на свет.

Ранди изобразил ее лицо в виде овала с крестом, а вишню рассыпал звездой с семью лучами.

– Это древний символ творения, те самые семь дней, – объяснил Ранди. – Бог создал мужчину и женщину на шестой день… и сделал их владыками над всеми зверями.

– Изначально равными.

– Не обязательно воссоздавать именно эту картину… Можешь показать средний палец этой легенде о творении. Привет Ай Вейвею[14].

– Да ну, – улыбнулась Сага.

– Или давай просто съедим всю вишню.

– Ну хватит. Давай начнем, это же здорово.

Ранди рассыпал вишню по полу и принялся расставлять камеру, экраны-отражатели и зонты для работы со светом. Сага сняла джинсы и повесила их на штатив. Расстегнула молнию старой адидасовской куртки и подошла к высокому зеркалу, прислоненному к стене.

Не замечая, что Ранди замер, она сбросила куртку на пол и стащила с себя потертую футболку. Ранди не мог оторвать от нее глаз; Сага, в одних трусах, красила губы и соски вишнево-красной помадой.

Что-то со стуком упало на пол, и Сага подняла глаза. Ранди пробормотал: “извини” и нагнулся за тяжелой деталью штатива.

– Тебе не холодно? – хрипло спросил он.

– Пока нет.

– Скоро будет жарко, лампы накалятся.

Сага завинтила помаду, сняла трусы и, следуя указаниям Ранди, легла посреди звезды так, чтобы красные соски вписались в линию из вишен.

В прошлые выходные она фотографировала Ранди голым, с ангельскими крыльями за спиной и бутылкой кальвадоса в руке.

Ранди укрепил камеру на пантографе. Приспособление каталось по специальным рельсам на потолке, позволяя делать фотографии сверху. Забравшись на верхнюю ступеньку стремянки, Ранди посмотрел на Сагу, слез и отставил лестницу в сторону.

– Ну что, готова к первому снимку?

– Мне лежать вот так?

– Какая же ты красивая, просто безумно. – Ранди обхватил черную резиновую грушу на конце спускового тросика.

Он забрался на лестницу, прокрутил пленку вперед, снова спустился, убрал лестницу и переставил одну из студийных ламп и серебристый экран.

– Хорошо, – пробормотал он. – Лучше и быть не может…

Сага чуть приподняла колено.

– Хорошо, отлично, оставь так.

– Ты придешь к папе и Пеллерине на День Люсии?[15]

– Я уже говорил: с огромным удовольствием. – Ранди продолжал щелкать затвором.

Теперь он как будто смотрел в себя, он уже видел готовую фотографию, видел белую кожу Саги, видел, как сияет ее красота в звезде из вишен. Ребра рисовались под кожей, как мелкие дюны, а светлые волосы на лобке отливали теперь не латунью, а стеклянным блеском.

Ранди сделал последний снимок. Сага поднялась и доела остававшиеся в миске ягоды. На спине у нее после твердой подложки остались красные отметины.

– Прелюдия скоро закончится? – спросила Сага.

– Кажется, да.