В темном-темном лесу - Рут Уэйр (2016)

Потом я лежу и думаю о Нининых словах. О том, что она, возможно, права. Голова у меня горит и чешется, и в ней колотятся всякие неприятные слова: «патрон», «ружье», «огнестрельное ранение». Наконец это становится невыносимо, и тогда я встаю и ковыляю в ванную.

Отражение, встречающее меня в зеркале, выглядит еще хуже, чем накануне. Лицо болит гораздо меньше, зато фингалы разгорелись ярче и пылают лиловым, бурым, желтым, зеленым – короче, всеми цветами нортумберлендского ландшафта. От этой мысли я криво усмехаюсь.

Впрочем, сейчас меня интересуют не фингалы, а повязка.

Я начинаю отковыривать пластырь, удерживающий ее по краям. Наконец – о счастье! – он отдирается, вырывая заодно мелкие волоски со лба и висков, но эта боль даже по-своему приятна. Я осторожно снимаю бинты, присохшие к ране, и рассматриваю то, что они скрывали.

Я ожидала, что там будут швы, однако их нет. Я вижу длинный уродливый порез, скрепленный узкими полосками пластыря и… Это что, суперклей?!

Вокруг раны выбрит маленький полукруглый островок. Волосы на нем уже начали отрастать и слегка колются.

Какое облегчение – от прохладного воздуха на лбу, от того, что повязка больше не давит. Я выбрасываю запятнанный кровью бинт в корзину и медленно плетусь в кровать. Мысли мои – о Нине, о Джеймсе и о Ламарр.

То, что произошло между мной и Джеймсом десять лет назад, не имеет никакого отношения к его смерти. Тем не менее Нина права. Лучше выложить все начистоту. Может, после стольких лет, что я держала это в себе, я даже испытаю облегчение.

Правду не знал никто. Никто, кроме меня и Джеймса.

Столько лет я лелеяла в душе гнев на него. А теперь Джеймса нет. И гнева тоже.

Пожалуй, утром я расскажу Ламарр правду. В смысле, я и раньше говорила ей только правду, но теперь Ламарр получит ее всю.

А правда такова.

Джеймс бросил меня. Поставив меня в известность текстовым сообщением.

И даже не это заставило меня столько лет на него злиться. Главным была причина. Он бросил меня, потому что я забеременела.

Я не знаю, когда именно это произошло, какой из десятков, а может, сотен раз привел к зачатию.

Хотя мы были осторожны – ну то есть мы так думали.

Но в какой-то момент до меня вдруг дошло, что месячные как-то слишком долго не приходят. И сделала тест.

Джеймсу я сообщила у него дома, сидя на кровати в мансарде. Он побелел, как простыня, вытаращил на меня черные глаза, в которых заметалась паника. «Ты в этом… – Он осекся. – Ты точно не…» – «Не ошиблась? – закончила я. – Точно. Я этих тестов штук восемь сделала». – «А если таблетку принять?»

Я попыталась взять его за руку, но он вскочил и стал мерить шагами свою маленькую комнату.

«Ну, поезд давно ушел. Но ты прав, нам надо… – У меня в горле стоял ком, я пыталась не заплакать. – Нам надо реш-шить…» – «Нам?! – Решение за тобой». – «Я хотела обсудить, это же твой ре…»

Твой ребенок. Он не дал мне это произнести. Ахнул, как будто его ударили, и отвернулся.

Я встала и пошла к двери.

«Лео, – позвал он. – Подожди».

Я уже стояла одной ногой на пороге с сумкой на плече. «Слушай, я понимаю, я вывалила это на тебя неожиданно. Когда будешь готов обсудить… позвони мне, ладно?»

Он не позвонил.

Зато позвонила Клэр, злая как черт. «Где тебя носит? Ты про меня забыла, что ли?! Я полчаса протор-чала в фойе «Одеона», а ты даже трубку не берешь!» – «Извини. У меня тут… у меня…» Закончить я не смогла, меня душили слезы. «Я сейчас приеду!» – сказала Клэр.

Он не позвонил – прислал сообщение, вечером. В ожидании я полдня провела с Клэр, мучаясь тяжелыми вопросами: что делать, говорить ли маме, не предъявят ли Джеймсу обвинение – мы ведь впервые переспали, когда мне было еще пятнадцать, хотя на момент наступления беременности уже шестнадцать, шестнадцать и два месяца…