Жизнь, по слухам, одна! - Татьяна Устинова (2008)

– Спокойно? – переспросил Глеб Звоницкий.

– Ну да, – продолжала она как ни в чем не бывало. – Ты был чем-то обязательным и незыблемым, как скала над Енисеем, и мне это нравилось, только мама волновалась, что у нас с тобой может получиться роман, и она мне все время говорила, что я фамильярничаю и что у тебя жена, и все такое!..

– Любовь Ивановна говорила, что у нас может быть роман?!

– А что тут такого? Я проводила с тобой столько времени, что ей казалось… Только я думала, что тебе на меня наплевать. Я думала, что ты просто так, по долгу службы! А потом появился Генка, и он так красиво ухаживал, а я…

Глеб, кряхтя, наклонился и сунул сигарету в пепельницу. Катя, конечно же, сразу полезла за ним и стала подставлять эту пепельницу так, чтоб ему было удобней совать в нее сигарету. Он оттолкнул пепельницу и взял Катю за локти.

– Катя, – сказал он, глядя ей в лицо. – Ты меня никогда не любила?

Она вертелась, как уж на сковородке, пытаясь высвободиться. Но он держал ее крепко, двумя руками. Руки были очень горячими, и ей моментально стало жарко.

Жар поднялся по коже, залил шею, щеки и лоб, и даже под волосами стало жарко.

Она глубоко вздохнула.

– Катя?

– Зачем ты бросил меня, Глеб? Как ты мог меня бросить? Если б ты остался, ничего бы не было! И родители были бы… живы, и я тоже! А я умерла, когда ты меня бросил! А теперь ты меня спрашиваешь про любовь!

Он, потрясенный, молчал.

– Ты меня не любишь?

Что он мог знать о любви, думала Катя, он же прибыл из другого мира, из далекого созвездия?!

Там, должно быть, все по-другому.

Там, должно быть, женщин почитают друзьями, рассказывают им истории из жизни и закусывают эти истории пирогами с рисом и рыбой. Там, должно быть, всем наплевать на то, что у этих самых женщин есть не только душа, но и тело, и собственные странные и душные фантазии, с которыми невозможно справиться в одиночку – только вдвоем.

Там небось дети вылупляются из яиц, которые приносят на солнечный берег огромные морские черепахи.

Впрочем, это был уже бред, и Катя совершенно отчетливо понимала, что это бред.

– Я все время думала о тебе, – сказала она тоненьким голосом и поцеловала его руку. – Я тоже все время представляла, как это у нас будет. Я знала, что не будет, и все время представляла, понимаешь? А однажды мне приснился сон.

Она взяла его руку и провела ею по своему лицу. Глеб смотрел на нее.

– У меня температура поднялась. Ты знаешь, со мной так иногда бывает. Маме какой-то умный врач сказал, что такая температура называется стрессовой. После экзаменов или каких-то трудных дел. Ничего не болит, а температура поднимается.

– Я все знаю про твою температуру, – сказал Глеб. – Я в машине всегда возил аспирин и парацетамол.

– Ну да. Я прилетела в Белоярск, и мама сказала, что ты ушел. Я весь день просидела в гамаке над Енисеем, и назавтра у меня поднялась температура. Высокая. – Она снова поцеловала его руку, как будто не могла удержаться. – Это была самая лучшая температура в моей жизни. Я лежала в своей комнате, наверху, и мне приснился сон. Как будто мы идем по дорожке, ну там, на даче, и ты толкаешь крошечный велосипед, почти игрушечный, а на нем едет девчонка. Ей, наверное, года три. И у нее карие глаза, как у тебя, и кудри. Как у меня. И зовут ее Маша, понимаешь?

– Понимаю.