Аргентинец - Эльвира Барякина (2011)

«А ведь мы больше никогда не встретимся с Климом».

Пусть он не похож на ее идеал, но ведь нельзя отпускать его просто так! Это какое-то измывательство над собой, над ним, над здравым смыслом… Нине вдруг показалось, что ей только что дали шанс на спасение, а она его оттолкнула.

Побежать за Климом? Вернуть? Когда у него поезд?

Она стояла на пустой лестничной площадке. Дверь в коридор, заляпанная отпечатками грязных подошв; треснутое оконное стекло, заклеенное бумагой… Запах гари.

Когда Клим целовал руку Нины, то на мгновение прижался щекой к ее запястью. Губы его были теплыми, а щека холодна от ветра.

Нина развернулась и побежала вниз: «Вернуть!» И как на каменную стену наткнулась на Матвея Львовича.

— Следуйте за мной. — Голос у него был как у тюремного конвоира.

Он потащил ее в свой кабинет. Там по всему полу был разбросан бумажный пепел. Чернильный прибор на столе опрокинут, перья, ручки и карандаши сметены в сторону.

— Слушайте меня внимательно, — произнес Матвей Львович, приблизив к лицу Нины страшные глаза. — В Петрограде скопились десятки тысяч солдат, ни черта не делающих, живущих за счет спекуляции и грабежей. Временное правительство попыталось отправить их на фронт, и они взбунтовались. — Матвей Львович взял Нину за плечи. — Мы должны уехать, причем немедленно. Страной будут править вооруженные банды голодных дезертиров.

— А как же большевики? — прошептала Нина. — Ведь это они захватили власть…

Матвей Львович захохотал:

— Кто эти большевики, скажите мне? Кучка эмигрантов и политкаторжан, которые совершенно случайно оказались на гребне стихийного бунта. Они объявили себя партией пролетариата — где они его отыскали, если большая часть фабрик позакрывалась и рабочие с голодухи разбежались по деревням? Большевиков поддерживают как раз дезертиры, которым они обещали немедленный мир с немцами. А теперь задумайтесь, кто и как будет кормить наших «серых героев». Только в Нижнем Новгороде расквартировано три пехотных полка — это фронтовики, за три года совершенно отвыкшие от труда, озверевшие от крови крестьянские парни. И уж поверьте мне, они не постесняются разграбить ваш дом, как был разграблен Зимний дворец.

— Бог мой!.. — ахнула Нина.

— Они ворвались в Зимний, все, что смогли, перебили, вскрыли винные погреба, и сейчас в Петрограде третий день идет попойка.

— Но, может, до нас не дойдет?..

— Не будьте дурой! У меня есть точные сведения, что сегодня большевики попытаются взять нижегородский Кремль.

Нина отступила от него:

— Я не поеду с вами…

— А с кем вы поедете? С господином из Аргентины, которого я только что встретил на улице?

Зазвонил телефон, Матвей Львович схватил трубку:

— Да… Да… Арестован? Хорошо, сейчас буду. — Он прикрыл веки, выругался, повернулся к Нине: — Ждите меня здесь.

— Я вам уже сказала: я никуда не еду!

Нина кинулась к дверям, но он так рванул ее за руку, что она чуть не упала.

— Сидеть здесь, я сказал!

Матвей Львович вышел из кабинета, в замке повернулся ключ, и вдруг в коридоре послышался дробный стук сапог, матерная брань. Грохнул выстрел.

Нина в испуге отпрянула к стене. «О, господи… господи…»

Голоса затихли на лестнице, но Нина еще долго не отваживалась подойти к двери и подергать за ручку. Замок был крепкий. Она наклонилась к скважине — ничего не видно, кроме противоположной стены. Внезапно большая тень загородила свет.

— Нина Васильевна! — позвал голос Клима.

Она заколотила ладонью по двери:

— Я здесь! Меня заперли!

— Кто стрелял?

— Я не знаю. Мне надо выбраться отсюда!

Клим рванул двери, но тяжелые дубовые створки не поддались.

— Откройте окно. Тут второй этаж… но сейчас что-нибудь придумаем.

Нина раздвинула шторы и принялась трясти зимнюю раму. Посыпалась замазка; наконец рама поддалась, и в лицо пахнуло влажным ветром.