Виолончелист - Юлия Монакова (2020)

— Ну ты чего там? Алло, гараж! — Андрей начал беспокоиться, не получив от Макса ни единого внятного ответа. — Ты спишь, что ли?! Блин, как со стеной разговариваю. А ведь хотел с тобой радостью поделиться…

— Я… не могу сейчас говорить, извини, — еле выдавил из себя Макс онемевшими губами. — Потом перезвоню, — и, не дожидаясь ответа, прервал разговор, а затем медленно опустился прямо на асфальт — там же, где стоял, потому что ноги внезапно отказались его держать.

— Вам плохо? — тут же подскочила к нему какая-то сердобольная тётушка. Макс молча, не видя её, покачал головой, продолжая жадно глотать воздух ртом.

Лера и Андрей ждут ребёнка. Лера. Его Лера. Его китаёза…

Что она там болтала?.. “Роль моего мужа Андрею совершенно не подходит, как и мне — роль его жены. Хотя мы старались”. Что ж, видимо, очень хорошо старались… Раз достарались до беременности.

Хотя… ну что он, в самом деле, как наивный первоклассник. Да, муж и жена иногда занимаются сексом. Это вовсе не показатель того, что у них в семье царят мир, согласие и гармония, но… они, мать их, иногда занимаются сексом. Лера. И Андрей…

Но почему она не сказала ему сразу?! Ведь получается, она уже была беременна от Андрея, когда…

Макс поднёс к глазам телефон, нашёл в списке контактов Лерин номер и позвонил. Почему-то возникло предчувствие, что она не ответит. Лера была настоящим виртуозом по части внезапных исчезновений и уходов в подполье. А ведь ещё вчера вечером, когда они созванивались, она вела себя совершенно нормально…

Звонок сбросили после второго гудка. Он позвонил ещё раз — и его снова сбросили. Что ж, это вполне можно было считать за ответ, но он не мог успокоиться и торопливо набрал ей сообщение: “Что происходит? Лера, перезвони мне, пожалуйста!”

Через минуту ответ всё-таки прилетел.

“Нет, Макс. И ты сам, пожалуйста, больше мне никогда не звони”.

Вот, собственно, и вся любовь…

Набережная канала Грибоедова напоминала огромный муравейник. Увешанные фотоаппаратами и вооружённые видеокамерами гости северной столицы спешили к Спасу на Крови. Кто-то заныривал в многочисленные магазинчики, охотясь за оригинальными сувенирами на память о посещении Петербурга, кто-то надолго застревал возле художников, которые без устали писали этюды, портреты и шаржи…

В этот ласковый июньский вечер больше всего внимания доставалось расположившемуся на Итальянском мосту уличному музыканту — худому брюнету с виолончелью. Он выглядел странно, если не сказать чудаковато — вернее, даже не он сам, а выражение его заросшего щетиной лица. Взгляд тёмных глаз был дик, практически безумен, как у психа из кинематографа. Играя, виолончелист то и дело залихватски подмигивал прохожим, что-то неслышно бормотал в такт музыке, кривлялся, корчил рожи и вообще существовал как бы отдельно от собственных рук, которые уверенными и отточенными движениями извлекали из инструмента прекрасную мелодию — "Второй вальс" Дмитрия Шостаковича. Правая нога музыканта, возле которой стояла шляпа для денег, отбивала чёткий ритм, но тоже как будто жила своей жизнью, не увязываясь воедино с сумасшедшим блеском в глазах уличного музыканта и его пугаюшими ужимками.

Впрочем, такого ли уж "уличного"?.. Первыми его узнали культурные и образованные японцы.

— Макисиму Ионесуку! Макисиму Ионесуку! — возбуждённо загалдели они, тут же нацелившись на музыканта своими объективами.

Это и в самом деле был он — Максим Ионеску, знаменитый виолончелист, неизвестно каким ветром занесённый на Итальянский мост и запросто играющий сейчас для прохожих, в то время как билеты на его концерты в лучших залах мира со свистом разлетались из касс в считанные часы, а стоили при этом весьма и весьма недёшево.