Виолончелист - Юлия Монакова (2020)

Сын поскучнел и сморщил нос. В глубине души он терпеть не мог классическую музыку и явно скучал, когда отец играл на виолончели. Вообще, к искреннему огорчению Макса и дедушки с бабушкой, у Стёпки напрочь отсутствовал музыкальный слух, так что тайной семейной мечте вырастить из него нового талантливого виолончелиста не суждено было сбыться. Зато он был вылитый Макс внешне — такой же подвижный, темноглазый, вихрастенький.

Сам Степан мечтал стать футболистом, как его кумир дядя Франко. Сейчас сын жил только мечтой о предстоящей летней поездке в Италию — бабушка везла его и Варю сначала к деду в Портофино, а там уже и до Генуи рукой подать. Стёпка надеялся, что дядя Франко снова возьмёт его с собой на тренировку, как в прошлом году. Подумать только, ему посчастливилось тогда воочию наблюдать, как тренируются футболисты легендарного клуба “Дженоа”! Они даже жали ему руку! И подарили футболку со своей фирменной символикой! Степан потом долго задирал нос перед своими приятелями из детского сада, а девочки из группы, не особо увлекающиеся футболом, тем не менее, поголовно в него повлюблялись — ведь он был так крут!

— А где Варя? — спросила я.

— Она у дедушки в гримёрке осталась. Мы заходили туда поздороваться, — отозвался Степан.

— Платье я ей выгладила, причёску сделала, ты не переживай, — добавила свекровь.

Я и не переживала. Такая бабушка всё и всегда держала под контролем…

По характеру Варя была полной противоположностью Степану и Максу, да и мне. Абсолютная девочка-девочка, нежная, воздушная, трепетная, фанатеющая по феям Винкс, диснеевским принцессам и — особенно! — по Эльзе из мультика “Холодное сердце”. Она обожала красивые пышные платья, отращивала волосы как у Рапунцель и вообще обещала вырасти женщиной до кончиков ногтей. Порой я удивлялась, как близнецы могут быть такими разными. При этом и брат, и сестра души друг в друге не чаяли и внешне были очень похожи. Те же тёмные глазищи, волнистые волосы, подвижная и живая мимика…

Макс любил дочку так, что, казалось, живьём загрызёт за неё любого. Нет, Степана он, конечно, тоже очень любил. Но Варя… это было что-то особенное. Он трясся над ней, как над самым бесценным сокровищем в мире.

Когда на первом УЗИ мы узнали, что у нас будет двойня, то испытали натуральный шок. Я с одним-то ребёнком боялась не справиться, а тут целых два… о, боже.

Беременность была кошмаром. Никаких умилительных воспоминаний у меня не осталось, я мечтала только об одном: чтобы вот это всё поскорее закончилось. Тошнота, изжога, боль в спине, неповоротливость, дикие перепады настроения, слёзы… Вспоминая, какие истерики я закатывала бедняге Максу все эти девять месяцев, я до сих пор удивляюсь, как он меня тогда не убил.

Расписали нас из-за беременности быстро — сразу же, как только я оформила официальный развод с Андреем. Приехали в загс, в чём были — Макс в рваных джинсах и футболке, я в сарафане для беременных — живот у меня уже в два месяца был такой, какой у других вырастал только в пять.

Рожать я собралась, когда Макс давал сольник в зале Чайковского. Он примчался ко мне в больницу сразу после выступления, прямо в концертном костюме. Я была уже в предродовой, куда мужей не пускали. Точнее, пускали лишь в том случае, если заранее был заключён договор на партнёрские роды, а рожать совместно с Максом я отказалась наотрез, категорически.

— Ох уж, это твоё вечное “сама-сама”, — проворчал он тогда, но спорить не стал. А теперь я жалела, что его не было рядом — мне было так одиноко, так страшно и так больно!

Он шептал мне что-то нежно-подбадривающее по телефону, а я прижимала мобильник к уху и ревела, чувствуя себя конченой дурой — надо было соглашаться на совместные роды!

— Ты что, концерт сорвал? — спросила я, всхлипывая.

— Нет, доиграл кое-как, на автпилоте. И сразу же к тебе.

— С виолончелью?!