Взрослые игры - Тереза Тотен (2017)

К трем дня я оказалась в комнате Оливии. Ее импровизированный маленький алтарь заставил меня улыбнуться. Она говорила мне, что не молилась уже несколько месяцев, но не могла заставить себя выбросить всю эту священную атрибутику. Во время второго визита я заправила ее постель, а во время третьего определила, что в комнате не было ничего полезного. Кроме… Я снова вошла в ее ванную и открыла шкафчик с лекарствами. Я знала, что Оливия всегда носит что-то с собой, но все остальные флаконы жили тут. Я вытащила лексапро, вытряхнула таблетки и отсчитала их до дня выписки рецепта. Хм-м. Новая бутылка ативана, выписанная восемь дней назад, была почти так же полна, как и лексапро. Сомневаться не приходилось. Девчонка сокращала потребление антидепрессантов. Это кое-что объясняло. В последнее время Оливии становилось больше. Я не была уверена в природе этого больше, просто больше.

Полезная информация.

Возможно, это был правильный звонок. Ее мозгоправ, Тэмблин, был помешан на лекарствах. Как и большая часть психотерапевтов. Я никогда не думала, что набор таблеток хоть как-то ей помогает, но я не знала, что с ней. Я должна узнать это, и быстро. К этому моменту я уже должна была бы просмотреть ее дело. Пошевеливайся, Кэти.

Мы с Брюсом потопали из спальни, но прежде чем выйти, я заметила фотографию. Она выглядела странно в этом месте – аляповато-розовая и свыше всякой меры украшенная. Такую рамку могла бы выбрать маленькая девочка. Это был не самый лучший снимок, немного размытый, но было не сложно догадаться, кто там изображен. Это было фото мистера Самнера, крошки Оливии лет трех-четырех и красивой женщины, голова была покрыта косынкой. Они стояли где-то на улице, купаясь в солнечном свете. У того самого шале? Взрослые обнимали ребенка, и все трое улыбались солнцу.

Мясо растет на костях.

Мать, отец, дочь. Я прижала фото к себе. У меня не было ни одной семейной фотографии, ни одной.

Я опустилась на пол, прислонившись спиной к кровати. Брюс подошел вразвалочку и устроился у меня на коленях. Фотография его не интересовала.

Мать, отец, дочь…

Я знала, что это ошибка. Даже когда мне было одиннадцать, я знала это. Но что может сделать девчонка в одиннадцать? Положить на все, вот что. Все остальные способны хоть на что-нибудь. А ребенка никто не слушает.

Меня вырвало уже трижды, а ехать оставалось еще два дня. Дело было не только в автобусе и его запахах, а в самом месте, куда мы направлялись. Я знала, там будет плохо. Почему моя мама не видела этого? Она была слаба. Он сделал ее такой.

Я ненавидела ее слабость. Но все-таки я любила ее. Разве нет?

– В этот раз все будет совсем по-другому, – повторяла она снова и снова. – Папочка получил хорошую работу, отличную работу на нефтевышке. Это большая компания. Он начальник, Кэти! Я буду работать в местной зубоврачебной клинике неполный день. Вот так. Мы наконец будем настоящей семьей: мама, папа, дочь.

Мне пришлось оставить Марию-Катерину – единственного друга, который у меня был. И сестру Роуз.

– Он не пил ни капли с тех пор… с тех пор как нагрянул к нам весной.

Я любила сестру Роуз.

– Он умный человек, твой папа, блестящий, когда не пьет. Нет никого умнее его. Надо было ему поступать в университет, в этом всё и дело. Просто твой папа слишком умен, на свою беду, а мир для такого человека – очень сложное место.

И папа Марии-Катерины. Он тоже будет скучать обо мне. Я была уверена в этом. Они будут скучать обо мне. Отсутствие «дасэр-Кэти» не пройдет незамеченным, и о ней будут грустить. Во время разговора я пялилась в окно. Сумрак целовал бесконечность плоских равнин. Меня поймали в ловушку, вот так, просто. Миля за милей – пшеница, травы и слишком просторного неба. Там было слишком много всего, чтобы я могла это вынести.