С одной стороны, это было для меня облегчением. Можно будет честно сказать товарищу полковнику, что я ему более не интересен. Вдруг не станет забирать разрешение на оружие, всё польза. И влезать в жутковатые разборки Изменённых и пришельцев не потребуется.

Но какое-то внутреннее раздражение оставалось. Поманили подвигом — и тут же отправили в отставку. Есть, наверное, во мне какой-то нездоровый авантюризм. Может в деда? Он был военным, по-настоящему воевал в двадцатом веке, когда США и СССР мерялись силами в разных уголках света. Отец говорит, что дед был боевой, жаль, я его совсем не помню. У матери родители тоже умерли, но они люди были мирными, какими-то чиновниками в строительстве.

Точно, дедушкино влияние.

Или собственное шило в одном месте.

Я заглянул на пять минут к себе, переоделся. Потом поднялся к родителям.

Дверь открыла аккуратно причёсанная рыжая девочка в голубом платье.

— Оба-на, — сказал я поражённо.

— Ну не ходить же Анастасии в твоих старых джинсах? — спросила мать, появляясь за её спиной.

Наська сделала что-то, чему полагалось изображать книксен или иной аристократический поклон.

— Я, конечно, удивлён, что ты хранишь мои детские шмотки, — сказал я, заходя. — Мам, но платье я точно не носил.

Наська хихикнула.

— Мы сходили в магазин, — сказала мама. — Взяли зонтики и сходили.

Я молча смотрел на неё.

— Максим, перестань, — мама махнула рукой. — Тучи. Я не видела этой гадости. И даже будь небо чистым, я бы не смотрела на кольцо.

Я продолжал молчать.

— Пойдём, я пиццу сделала, — сказала мама. — Не знаю, как получилось, никогда не делала пиццу с тушёнкой и кетчупом… Максим! Ну неужели ты думаешь, я не знаю, что случилось в мире?

— Ты хорошо изображала, — кисло ответил я.

Мать махнула рукой и пошла на кухню, качая головой.

Наська, терпеливо дожидавшаяся конца разговора, раскинула руки и облапила меня. Торжественно сказала:

— Пришёл мой герой!

— Победитель японской мафии, — безнадёжно согласился я.

— Нет, ты предводитель тайной организации Сопротивления. Вы боретесь с теми, кого лучше не называть вслух! — она понизила голос. — Ты на самом деле древний как пень. Тебе почти двести лет, но тебя воспитывали буддийские монахи…

— Буддистские… — неуверенно поправил я.

— Да без разницы! Тебя поили молоком волшебных летающих яков, и ты сохранил внешнюю молодость…

— В кого ты такая умная? — спросил я, пытаясь идти по коридору. Это не очень просто, когда в тебя намертво вцепилась десятилетняя девчонка.

— Забыл, где я жила? Я четыре года лежала неподвижно, мне нечем было заняться, а в комнате было много книжек…

— Примерно догадываюсь о их содержании, — сказал я. Мне показалось, что про четыре года Наська сказала серьёзно.

— О, ты и половины не догадываешься, — ответила она загадочно. И вдруг с живейшим интересом уставилась на меня.

— Чего? — спросил я.

— Ничего, — Наська хихикнула. — Ничего. Тили-тили-тесто.

Отцепившись наконец-то, она с визгом унеслась на кухню.

Мне захотелось провалиться в пол, пронестись сквозь квартиру, пару лет как занятую каким-то казахским бизнесменом и оказаться сразу в своей.

Наська что, каким-то образом почувствовала… мои отношения с Дариной?

Смирившись с неизбежным, я пошёл на кухню.

Уж не знаю, кто делал пиццу, но из духовки её доставал отец. Выглядела пицца странно — четырёхугольная, на весь поднос, из тушёнки с луком и кетчупом. Итальянцы бы в обморок упали.

Но было вкусно.

Мать с отцом всё-таки налили себе водки. Но хотя бы не маскировали её под вино, что меня вечно раздражало. И выпили всего по рюмке. По крайней мере сейчас, при мне.

— Как твои дела сегодня? — спросила мама с той деланой небрежностью, которая означала, что она готовится сказать что-то очень серьёзное.