Семь дней до Мегиддо - Сергей Лукьяненко (2021)

— Наська, не смотри. Идём за помощью, — сказал я, выпрямляясь.

Её уже не было рядом. Маленькая фигурка стремительно неслась к Гнезду.

— Дура… — выдохнул я. — Дура, дура, дура!

Но я был не меньший дурак, и поэтому побежал следом.

Глава 8

Глава восьмая

Гнездо словно с ума сошло.

Я чувствовал приливы энергии, проносящиеся по зданиям, выхлёстывающие на улицу — в паутинные туннели, отражающиеся обратно и с грохотом бьющиеся меж стен.

Ну вот опять я пытаюсь объяснить то, чему нет подходящих слов.

Какая энергия? Какой грохот?

В этом мелком, но помпезном министерстве, куда Изменённые стащили сто тысяч миллионов ковров, одеял и подушек, вообще все звуки умирали. Даже лампочки тут светили вполсилы, и душная московская весна уступала место стылости.

Но я чувствовал себя в эпицентре шторма. Щепкой, брошенной в водоворот…

Куском беззащитной плоти, брошенным в блендер.

— Дарина! — закричал я, не таясь. — Наська!

Жницы в фойе не оказалось, и куколка уже куда-то умчалась, вообще никого здесь не было.

Только ощущение опасности и ужаса.

Бежать по коврам и подушкам было неудобно, я дважды споткнулся, кинулся вверх по лестнице… и остановился.

Нет. Не туда.

Направо.

Вниз.

Тут тряпок и прочей рухляди почти не было, только выцветший ковёр, лежавший тут и до Перемены, прижатый к ступенькам потемневшими медными прутьями.

Я чувствовал, что выбрал правильное направление.

Голос Гнезда звал меня за собой.

Я пробежал длинным коридором, поднялся по другой лестнице. Я уже совсем запутался в этих переходах, не понимал, где именно нахожусь. Но я шёл правильно.

— Дарина! — крикнул я, вбегая в большой зал. Сдвинутые к стенам запылённые стулья, над ними портреты русских композиторов, на паркетном полу неизменные ковры и подушки, огромная пыльная люстра под лепным потолком, где мужественно боролись с тьмой две-три лампочки, небольшая сцена, а рядом с ней совершенно неожиданная, широкая бронированная дверь.

Возле сцены стояла Наська. Смотрела на металлическую двустворчатую дверь. Та была чужеродной, куда неуместнее завала подушек или хлопьев паутины на люстре. Синевато-серый металл казался непроницаемым как банковский сейф или борт космического корабля Инсеков.

Но на моих глазах на нём, совершенно беззвучно, появилась вмятина. Потом ещё одно.

Наська медленно повернула голову ко мне и закричала:

— Беги!

И тут же взлетела в воздух, задрыгала ногами, повиснув на высоте человеческого роста. Замолотила кулачками в пустоту.

Я бросился к ней.

И почувствовал удар — небрежный, мимолётный. Будто мне навстречу матрасом махнули! Из носа хлынула кровь, а я, взлетев в воздух, преодолел несколько метров и шлёпнулся на пол.

В первый раз я порадовался раскиданным повсюду одеялам и подушкам.

Нет, вру. Во второй…

Гул Гнезда обрушился на меня одновременно с ударом. Но не добил, а словно подхватил, обволакивая.

Почему-то я знал, что, если бы не эта неожиданная помощь — я бы уже валялся с переломанными костями, никакие ковры бы не спасли.

«Жница!»

Наська всё так же беспомощно болталась в воздухе. То, что я слышал, опять же было не звуком, а каким-то возмущением в пространстве, наполнившей весь зал могучей волной.

«Если ты не выйдешь…»

Это были не слова, скорее, образы. И то, что Дарина должна выйти. И то, что иначе неведомая сила примется отрывать Наське руки и ноги.

Я неловко повернулся, встал на четвереньки, поднялся. Вроде бы ничего не сломано, только кровь из носа хлещет, но кого это волнует, мы же тут не до первой крови бьёмся…

Хотя насчёт «бьёмся» — это сильно сказано.

Что-то сокрушительно сильное и невидимое — как с таким биться?