Три дня Индиго - Сергей Лукьяненко

— Теперь мы знаем, где находимся, — заметил я. — Это Море Спокойствия. Мы на самом краю конуса Селены, до обрыва всего-то километров тридцать…

— А ещё мы знаем, где будем ждать гостей, — сказала Милана. — Пошли, тут далеко видно.

И мы рванулись к посадочному модулю «Орла».

Чем ближе, тем понятнее становилась его конструкция. Господи, как на нём вообще люди летали! Металлические трубки, баки, обмотанная вокруг всех этих деталей рваная фольга — когда-то серебристая и золотистая, но сейчас почти везде выгоревшая до ровного серого цвета.

И тут был не только посадочный модуль. Валялась какая-то тонкая длинная палка с ленточками-лохмотьями на конце… упавший флаг? Какие-то небольшие контейнеры…

— Они тут аппаратуру оставили, — предположил я. — Может, заберём потом?

«Потом» было очень самонадеянным словом. Да и что нам делать со старыми американскими приборами?

Но мне хотелось загадать что-то «на потом».

— Знаешь, я вспомнила, — сказала Милана. — Они ещё оставили свои подгузники на Луне. Так что не будем рыться, ладно?

— И о подгузниках говорить не станем, — попросил я. — Надо было спросить Инсека о туалете…

Мы остановились у хрупкой конструкции. Я потрогал металл рукой — и даже сквозь странный материал костюма ощутил короткое дыхание холода. Потом перчатка потеплела.

— Главное, чтобы у нас было «потом», — добавила Милана.

Мы переглянулись и, не сговариваясь, кивнули друг другу.

— Будет, — сказал я.

Глава 3

Посадочный модуль был достаточно тяжёлым, чтобы даже при слабом тяготении Селены оставаться устойчивым.

Мы запрыгнули на опоры и встали так, чтобы корпус прикрывал нас от приближающихся врагов. Модуль представлял из себя решётчатую конструкцию высотой метра в три и диаметром метра четыре, внутри которой располагались баки и какие-то приборы. Он стоял на четырёх металлических опорах, довольно хрупких с виду. Всё это было замотано в фольгу, почти рассыпавшуюся от времени и свисающую лентами и лоскутами. Мы оказались в тени, и увидеть нас со стороны, наверное, было бы крайне трудно.

А ещё тут имелась видеокамера на штанге с помутневшим стеклом объектива, причудливый манипулятор с ковшом на конце, застывший в выкопанной в грунте ямке, какие-то антенны, торчащие вверх кабели с разъёмами на концах…

Странно, я почему-то думал, что вся земная техника, когда-то долетевшая до Луны, находится здесь в неприкосновенности, будто законсервированная. Тут ведь нет воздуха, нет ветра, дождя или снега…

Но тут было солнце. Нет, не так. Солнце! Сейчас на Селене царила ночь, но днём, наверное, металл раскалялся. Потом резко начинал остывать. И так — семьдесят лет подряд…

Я всмотрелся в проглядывающую сквозь рваную фольгу теплозащиты поверхность бака. По нему тянулась тонкая, змеящаяся трещина.

Ничто не вечно.

Я смотрел на Милану и думал, что в этом изначально есть какая-то жуткая несправедливость. Мы мыслим, мы понимаем, что живём в невероятно огромной, по нашим масштабам — вечной Вселенной. Пытаемся её понять. Пытаемся дотянуться до соседних планет… ну ладно, пытались. Строим какие-то планы, уходящие вперёд далеко за пределы нашего срока жизни. Наша планета, пылинка по космическим меркам, и та существует миллиарды лет.

А мы и сотни не проживаем.

И то, что мы строим, рассыпается в пыль — даже на Луне.

Нечестно!

Может быть, эта нечестность когда-то и превратила Прежних в безжалостных правителей, держащих человечество на положении скота. Как они победили свою человеческую природу? Экспериментировали на людях? Раз за разом пересаживали себе молодые и здоровые органы, как, по слухам, поступают некоторые миллиардеры? Делали вытяжки из юных тел, как хрестоматийный злодей Жиль де Ре? Принимали ванны из крови девственниц, как графиня Батори?