Transhumanism Inc. - Виктор Пелевин (2021)

Поскольку никаких событий в изящной словесности не происходило, главным содержанием литературной жизни Добросуда была затяжная война Шарабан-Мухлюева с богатыми косметическими влиятельницами, комментирующими литературу. Они занимались этим не потому, что интересовались художественным словом – их целью было захватить сегмент «интеллектуальное бьюти» и дать на этом скалистом рубеже последний бой полуголым влиятельницам-малолеткам, которые гарантированно не стали бы нырять в такую парашу.

Война шла уже столетия – блогерши старели и помирали, нарождались новые, а Шарабан-Мухлюев все так же ровно и ясно светил человечеству из своей банки. Многие, впрочем, не верили, что он пишет сам и полагали, что за него работает небольшая нейросеть – мегатюринга в два-три, на уровне дорогого крэпофона. Большую прозу такая сборка писать не могла, но на афоризмы, цитаты и мелкие эссе ее хватало.

Говорили, что отличить нейросеть от настоящего Шарабан-Мухлюева просто – в аллегориях и метафорах искусственного интеллекта всегда присутствовала орально-анальная тематика, чтобы не сказать фиксация: обычный трюк слабенького AI, косящего под человеческий мозг.

Косметические влиятельницы обвиняли Шарабан-Мухлюева в однообразии и самоповторах («из книги в книгу герои борются с обстоятельствами или друг с другом, а потом чего-то добиваются или нет») и еще в том, что он уже два века «не торт». Писатель отвечал старушкам в том смысле, что они дуры, склонные к ожирению и без кондитерских добавок. Суть полемики не менялась, но по собранию сочинений Шарабан-Мухлюева можно было проследить, как трансформировался тон этих перепалок.

Пару веков назад писатель многословно и язвительно горячился:

– Одно и то же? В моих книгах? Это, знаете, как пустить собаку на вернисаж. Она обойдет все картины и скажет: «Ну что такое, везде одно масло! Я по три раза понюхала – тут масло, и тут масло, и тут тоже масло. Зачем столько раз одно и то же? Вот то ли дело на помойке при сосисочной фабрике! Говядинка! Баранинка! Свининка! Косточки! Кишочки! Разнообразие! Дивертисмент!» Я это к тому, что картины рисуют не для собак, и если какая-то любопытная сука забрела на вернисаж, ей лучше не предъявлять претензии художнику, а вернуться на свою помойку духа… Вот только эта сука все равно будет ходить на вернисаж, вынюхивать свои сучьи запахи – и, естественно, гадить в углу…

Но в последних интервью уже чувствовалось равнодушное величие бронзового классика (или заменившей его нейросети):

– Э-э-э, если я правильно понял вопрос… Как вы, наверное, слышали, я друг парадоксов, поэтому мне нравится, когда у меня сосут с песнями. Утомляет только, что песни уже третий век те же самые – мол, не торт. Да почему же это не торт? Вы, наверное, сплевываете. А надо сглатывать. Но все-таки я верю, что со временем вы научитесь, как и предыдущие семь поколений. Так что не буду пока списывать вас со счета. Хотя, говоря между нами, мог бы легко…

Классика активно внедряли в массы – считали, что к нему неровно дышит сам бро кукуратор. Это работало: один раз Маня даже гадала с подругами на Новый год по затрепанной бумажной брошюре «Г.А. Шарабан-Мухлюев. Пятьсот Афоризмов о Творчестве».

Надо было назвать число от одного до пятисот, а потом найти свое предсказание. Мане выпало вот что:

187

Слушай, кисо, если ты так хорошо понимаешь рецепт, по которому сделаны мои книги, попробуй напиши такую же. Лет на десять член изо рта сможешь вынуть.

Маня поняла предсказание в том смысле, что год будет неудачным в делах любви. Так и вышло.

На литературе проходили исключительно Шарабан-Мухлюева, поскольку он еще три века назад высказался по всем вопросам мироздания. Но сам процесс имел мало общего с филологическими штудиями и сводился к чистописанию – забытому и возвышенному древнему искусству.