Лягушачий король - Елена Михалкова (2021)

Лев Котляр стал шляпой. Юлия Марковна, его супруга, расположилась на тулье, примяв ее: гусеница с плоской мордой персидской кошки.

Олег Юренцов превратился в птицу додо – нелепую, носатую, не способную летать. А от Полины Грибалевой осталась только венецианская маска, висящая в воздухе.

– Если три смерти попали в книгу, значит, их что-то объединяет.

Он повторял себе это раз за разом. Убийства Юренцова и Котляра были вынужденными. Гибель Грибалевой имела внешнее сходство с расправой, совершенной над старухой, но по каким-то причинам убийца ни словом о ней не обмолвился.

Может быть, потому что оно случилось давно?

«Или я ошибся, и смерть Грибалевой – не его рук дело?»

Старая гримерша в собственной квартире.

Девушка-дизайнер на парковке.

Рабочий-штукатур в подъезде.

Что объединяло этих людей? У них должно быть что-то общее! Не просто так Хроникер обратил на них внимание, не случайно выхватил из толпы именно этих!

Макар чувствовал, что у него ум за разум заходит. Он проштудировал три уголовных дела; они засосали его, как зыбучие пески, и он дышал песком, ел песок; в конце концов он сам стал песком. Он всматривался в фотографии. Читал о ранах, нанесенных жертвам. Запомнил наизусть показания свидетелей.

Одна забита до смерти. Вторая заколота. Третий убит ударом камня в висок.

Почему именно они? Почему именно так?

Он должен был стать Хроникером, выбирающим жертву. Влезть в его шкуру, увидеть этих троих его глазами. В Ельчуковой, Капишниковой и Шеломове было то, что выделяло их из прочих. Хроникер мог этого и не осознавать: в книге не было ни слова о том, почему именно эти трое были посланы на его пути для спасения.

«Или он все понимал, но умолчал об этом. Как о булыжнике, с которым вошел в подъезд за маляром. Как о ножницах, которыми заколол Капишникову».

Белка, сова и тюлень с его рисунка смотрели на него со страданием, точно злые чары когда-то поразили каждого из них, и в силах Илюшина было расколдовать несчастных. «Преврати нас в людей, – безмолвно говорили они, – верни нас к жизни». Для этого нужно было понять, как они умерли. Голоса убитых не молили об отмщении – они просили лишь о том, чтобы их убийца был назван.

Лакуны должны быть заполнены. История каждой жизни подобна географической карте с материками и странами. Илюшин знал, чувствовал нутром: обстоятельства смерти должны быть изображены на этой карте если не во всех подробностях, то хотя бы контурами.

Особенно – обстоятельства насильственной смерти.

Нет, не в воздаянии было дело. И даже не в страданиях родных и близких жертв. У Юренцова не осталось близких, однако Илюшин точно так же чувствовал ответственность перед ним, как перед Светой Капишниковой. Долг перед мертвыми.

Он погрузился в то состояние, когда убитые были одновременно мертвы – но и живы. Он видел молодую женщину, искрящуюся радостью: она выбирала духи, нюхая крышечки. Видел Шеломова, никудышного мужа, который лениво отмахивался от попреков жены. Ельчукова, сидя перед трельяжем, подкалывала невидимками седые волосы. Этот же трельяж появится разбитым вдребезги на снимках уголовного дела.

– А что не попадает в материалы уголовного дела? – неожиданно спросил себя Макар.

Распечатанные листы усыпали его стол, словно грязно-белые перья. Он чувствовал себя так, будто ему нужно было собрать из этих перьев живую птицу.

«Что не вошло сюда?» Илюшин поднялся и пошел по комнате.

В материалах уголовного дела остается чужая речь.

«Она пообещала, что позвонит ровно через двадцать минут».

«Дай, говорит, я к тестю на дачу махну… Леха, говорит, прошу тебя как человека… А я чего, не человек, что ли?»

В них остается то, что видят люди.

«Я сначала подумала, что пьяный, от него разило на весь подъезд, а потом гляжу – господи, крови-то…»

«Я вошла и увидела, что она мертвая лежит, лицо ее не узнать, а по платью поняла».