Лягушачий король - Елена Михалкова (2021)

Я собралась уходить. Тихо приоткрыла дверь, прислушиваясь, не раздадутся ли шаги. К обыску меня словно подталкивала чужая воля, и все произошло так быстро, что я не успела заготовить никаких оправданий. Что я отвечу старушке, если она появится из-за угла?

Солнечный луч подсветил фотографию на стене. Люся с мужем.

Я замерла. Прикрыла дверь, вернулась в комнату.

Настоящая жизнь Люси – не в шкафах и выдвижных ящиках, а здесь, на стенах.

Оборотная сторона фотографии была подписана: «Люся и Ваня, Алушта, июнь 1978». Вставив ее в рамку, я повесила фото на место и перешла к рисунку. Теперь, кроме фамилии художника, я рассмотрела выцветшую дату: 1985 год.

Блюдо тоже не преподнесло сюрпризов, как и репродукция картины, как и Люсин портрет. Не знаю, что я надеялась обнаружить, но я ощупала даже металлическую полоску рамки. Она неприятно холодила пальцы.

Оставалась деревянная разделочная доска. Вряд ли в ней мог обнаружиться тайник, в котором Люся хранила бы… Что? Я даже не могла вообразить, что именно ищу. Предмет, свидетельствующий, что Люсю заставили солгать? Письмо шантажиста?

Смешно.

Я сняла доску и несколько секунд всматривалась в зайчика. Солнце опускалось все ниже, розовый свет постепенно гас. У меня оставалось мало времени.

Зайчик с ромашками на Восьмое марта. Дорогой Люсе на весенний день.

Наверное, это был хороший весенний день.

Я перевернула доску и уставилась на то, что в первую секунду показалось мне размазанной по деревянной поверхности травой.

Это и была трава. Вернее, травяной сок, неистребимо въевшийся в трещинки. Доску пытались отмыть: поднеся ее к окну, я разглядела прилипшие ворсинки губки. Но главное – сок. Сок и стойкий мышиный запах.

Я водила над ней носом, точно охотничья собака, обострившимся нюхом определяя, на каком углу доски резали базилик, а на каком – кервель. Но от середины поднимался, как дым со свежего пепелища, аромат болиголова.

Люся незаметно взяла на кухне нож. Она побоялась рисковать, нарезая там травы: кто угодно мог войти и застать ее за этим занятием. Поэтому она ушла сюда, в свою светлицу, и здесь все сделала. На доске с пожеланием она измельчила траву, сложила в пакет, а затем, улучив минутку, спрятала ее у дальней стенки ящика с мороженым.

Это она отравила подругу.

И едва не стала причиной смерти собственного племянника. Люся дернула скатерть, потому что знала, что пирог отравлен. Моя первая версия была верна, верна, верна тысячу раз!

А потом я пришла к ней со своей убежденностью в вине Ульяны, и она подставила под удар моего мужа – легко, изящно, словно переставляла чашки на столе. Зачем?

«Потому что я не сдам Ульяну полиции, если мой муж замешан в сокрытии убийства». Выходит, за отравлением Гали стояли они обе?

Я не могла уместить это в голове. Не могла объединить две этих фигуры, темную и светлую. Между ними нет точек соприкосновения! И почему Галя? Неужели Люся, как и Ульяна, встала на защиту их брака?

Нет, немыслимо. За этим скрывается что-то другое.

У меня горело лицо, я слышала собственное прерывистое дыхание. Сериал вот-вот закончится. Нужно вернуть все как было.

Я повесила доску на место. Уже возле двери подумала, что нужно было сфотографировать обратную сторону… Если Люся что-то заподозрит, она избавится от улики. Легко можно установить, что именно на ней резали. Этого недостаточно для следствия и уж тем более для суда, никто не принимает во внимание подобные доказательства… Но для семьи этого хватит.

«Кто ее семья? Ульяна, которая вечно грозилась выгнать ее? Они соучастницы».

Скользнув мимо гостиной к входной двери, я увидела, что успела вовремя: по экрану ползли титры. Я вытащила из кармана куртки Виктора Петровича пачку сигарет с зажигалкой, вышла в сад и закурила.

Сто лет этого не делала!