— Ну, мои дорогие, — торжественно провозгласила выпускница кулинарных курсов. — Я приготовила несколько разных закусок, но главная тема ужина, конечно, барбекю. Мясо, рыбу, овощи можете выбирать на свой вкус, а я порекомендую гарниры и соусы, сделанные вот этими самыми ручками по рецептам шефов.

Я оглядела гастрономическое разнообразие, и поняла, что не готова рисковать и брать ребрышки, крылышки или ножки. Есть при всех, держа косточку и обгладывая… Почему-то мне стало неловко от одной мысли об этом. Поэтому я решила взять что-то знакомое и простое в обращении — колбаску. Румяная, поджаристая и сочная, она так и соблазняла всем своим видом.

— Я сама их делала, — похвасталась Мила. — Очень просто, научу, если захочешь. Эта оболочка продается отдельно. Берешь хороший фарш, зелень, лук, чеснок, я еще добавляла вяленые томаты… Такой аромат стоял — язык проглотить можно.

Я наколола колбаску на вилку, и сразу на тарелку брызнул золотистый сок, а желудок сжался в предвкушении. Глянула по сторонам, убедилась, что все заняты своей порцией, глодают кости, как первобытные охотники у костра. И потянула всю колбаску ко рту, чтобы надкусить. Боже, как это было вкусно! Я сразу поняла две вещи: я хочу жить в этом доме на любых условиях, лишь бы меня так кормили, и я вообще не умею готовить. Все, что я когда-либо воспроизводила на кухне раньше, не шло ни в какое сравнение со стряпней Милы. Вот, почему Майоров на ней женился. И вот, почему никогда не уйдет. И мне с моими «талантами» не стоит даже надеяться, что когда-нибудь я стану носить фамилию Корчагина.

Мясо таяло во рту, и проглотив первый кусочек, я уже готова была откусить снова, но мутный, осоловевший после гастрономического экстаза взгляд, споткнулся о моего шефа. Он нависал надо мной, явно намереваясь сесть. Впрочем, на лице у него было такое странное выражение, будто с ним приключилась резкая амнезия, и он забыл имя, фамилию и зачем отодвинул стул.

— Что-то не так? — испугалась я и отодвинула тарелку, готовая вскочить.

Олег моргнул. Еще раз. Мотнул головой и рухнул на стул, будто ему прострелили лодыжку.

— Да что случилось? — я придвинулась к нему и заглянула в глаза.

Он снял очки, отложил их, потер переносицу.

— Ты будешь издеваться надо мной весь вечер? — спросил он так обреченно, что мне стало бы его жаль, если бы я понимала, о чем вообще, черт подери, он толкует.

— Я же ничего не…

— Оскорбленная невинность… — вздохнул он. — Чудненько.

— Да я правда не понимаю! — воскликнула я чуть громче, чем того позволяли приличия, и на нас сразу обернулись. Я виновато улыбнулась, отмахнулась, мол, не обращайте внимания, дама в подпитии, и пригнулась к Олегу.

Он посмотрел на колбаску, которая истекала горячими соками в моей тарелке, потом на меня. Изогнул бровь, словно говоря: «Будешь и дальше играть в несознанку?»

И тут до меня дошло. Наверное, со стороны то, как я смаковала эту толстую и упругую мясную штуковину, выглядело самой настоящей прелюдией. Черт! Да что ж теперь такое?! Один раз наденешь платье школьницы из немецкого домашнего кино, и уже ни поесть, ни с людьми поговорить! Все сразу обретает страшно двусмысленный контекст.

— Я. Просто. Проголодалась, — процедила я, проглотив хвостик «твою мать», потому что воспитание не позволяло произнести его в приличном обществе.

— Ага. Проголодалась. А до этого не поняла, на что намекал этот айтишник-извращенец. А платье это надела из ностальгии по юности. И это не помада, просто ты упала лицом в малинник?

— Что ты хочешь от меня? — спросила я, сжимая вилку. — Чтобы я ушла? Переоделась? Давай спрошу, нет ли у Милы мешков из-под картофеля. Если проделать дырки по бокам, получится вполне себе…

— Может, хватит? — губы Олега сжались в ниточку, зрачки опасно сузились. — Думаешь, я не понимаю, ради чего все это?!

— Просвети, будь любезен. Может, мы сейчас выясним, что в довершении ко всему я еще подпольная экстремистка?!