— Прости, может это и жестоко, но ты была права, тут не место, я отойду и поехали, нельзя терять ни минуты.

Ее глаза смотрят на меня с надеждой и после моего возвращения (я мыл руки и умывался, чтобы снять напряжение) мы ещё раз целуем друг друга в машине и быстро едем ко мне.

— Я боюсь! — она смотрит на меня, когда мы уже подъезжаем к дому.

— И правильно! Я же сказал, что бояться меня обязательно.

Практически вытаскиваю ее из машины и под мышкой волоку в квартиру.

— А где Цербер?

— У мамы! Продолжим осмотр?

— А можем провести его в душе?

— Определенно!

Мы быстро раздеваемся и я умываю ее, чтобы смыть кукольную маску:

— Надо личико привести в порядок, — целую мокрую кожу. Мой поцелуй спускается на ее шейку и плечи. Глажу ее роскошную грудь и с силой вжимаю в себя все ее тело. Придерживая под попу, приподымаю вверх, прислоняю к запотевшему стеклу душевой кабины. Ее ноги обвивают меня и я выжидаю удобный момент, чтоб войти в нее. Вначале медленно, а потом стремительно и властно. Сейчас она вся моя без остатка. Отдается с таким самозабвением, что я не могу сдержать свой стон.

— Иван, — вырывается из ее груди крик!

— Алена, — я вторю ей во весь голос. Ещё пару толчков и сдерживаться невозможно — наслаждение кипящей карамелью разносится по телу, не оставляя шансов на отступление.

Я глажу ее влажную спину и она обессилено обнимает меня за шею.

Кажется, я влюбился, окончательно и бесповоротно! Впервые!

Я вытираю ее уставшее тельце, и укутав в свой халат, несу свою Алёнушку в постель.

— Это ещё не все! — гляжу в доверчивые голубые глаза и понимаю, что теперь без них не смогу!

17.

Алена

Я не могла толком прийти в себя после того, что было в "Прозерпине". Моё тело уже больше мне не принадлежало, он сразу дал понять, что это все уже принадлежит только ему. С чего бы? Все происходило молниеносно, и путь к отступлению был перекрыт.

В его квартире... В его ванной... Я переродилась. Я и раньше занималась сексом, что не поддается сомнению, но это было другое. Мы занимались любовью. Медленно, смакуя каждый момент нашей близости, как тягучий карамельный ликер, даря друг другу неизведанное доныне удовольствие.

Как же меня так угораздило? От моей ненависти к Страхову сейчас не осталось и следа. И дело не в наших поцелуях и интимных моментах нынешней ночи. Сквозь чёрную пелену ада проступило новорожденное солнце — удивительное чувство, которое я упорно гнала все эти годы. И сейчас в его постели, заботливо укутанная в, теплый, между прочим, для лета, халат, я думала о том, что, возможно, этот человек именно тот, кого я и ждала всю свою непродолжительную жизнь.

Какие сентиментальные рассуждения...

Его требовательный поцелуй отвлёк меня.

— Ваня, мне жарко! Я сброшу халат?

— Пока и не думай, ты можешь простудиться.

— На дворе июль месяц...

— А если сквозняк!

— Нет сквозняка вроде.

— Чуча, после того, что было я в ответе за твоё здоровье.

Всматривается в моё лицо в лунном свете:

— Какая ты красивая без этой штукатурки, даже на женщину похожа, а не на куклу...

— А раньше ты этого не замечал!

— Все я замечал и, наверное, бесился, что эта красота не моя.

— Ты откровенен со мной до ужаса.

— Запомни, Корина, я прям и конкретен. После того, что было, мне уже нет смысла юлить. Я и так собирался с тобой поговорить.

— Да последние несколько часов мы не разговаривали толком, — сбросила халат и ощутила на своей коже дуновение ночного ветерка. После зноя это было чертовски приятно.

— Очень непослушная, Алена, зачем халат сняла?

— Жарко стало, я ж сказала. И чего вдруг я тебя должна слушаться, Затрахов?

— Есть очень простое основание — я хочу, чтобы тебе было хорошо, и ты была здорова и счастлива.