Ведьмак - Анджей Сапковский

Геральт не ответил.

Наверху скрипнула дверь. Йеннифэр стояла на лестнице, опершись о поручни.

— Ведьмак, можешь на минутку заглянуть?

— Конечно.

Волшебница прислонилась спиной к двери одной из более–менее обставленных комнат, в которой поместили страдающего трубадура. Ведьмак подошел, молча взглянул. Он видел ее левое плечо, немного более высокое, чем правое. Нос, немного длинноватый. Губы, немного узковатые. Подбородок, скошенный чуть больше, чем следовало бы. Брови, не очень правильные. Глаза… Он видел слишком много деталей. И совершенно напрасно.

— Что с Лютиком?

— Ты сомневаешься в моих способностях?

Он продолжал смотреть. У нее была фигура двадцатилетней девушки, хотя ее истинного возраста он предпочитал не угадывать. Двигалась она с естественной, непринужденной грацией. Нет, невозможно было угадать, какой она была раньше, что в ней исправили. Он перестал об этом думать, не было смысла.

— Твой талантливый друг будет здоров, — сказала она. — Его вокальные способности восстановятся.

— Я благодарен тебе, Йеннифэр.

— У тебя еще будет оказия это доказать, — улыбнулась она.

— К нему можно?

Она чуть помедлила, глядя на него со странной улыбкой и постукивая пальцами по дверной раме.

— Конечно. Входи.

Медальон на шее ведьмака начал резко, ритмично дрожать.

В центре пола лежал светившийся молочной белизной стеклянный шар размером с небольшой арбуз. Шар отмечал середину девятилучевой звезды, точнейшим образом вырисованной и касающейся лучами углов и стен комнаты. В звезду была вписана нарисованная красная пентаграмма. Концы пентаграммы были обозначены черными свечами, укрепленными в подсвечниках странной формы. Черные свечи горели также в изголовье постели, на которой лежал укрытый овечьими шкурами Лютик. Поэт дышал спокойно, уже не стонал и не хрипел, с его лица сбежала гримаса боли, теперь ее сменила блаженная улыбка идиота.

— Он спит, — сказала Йеннифэр. — И видит сон.

Геральт присмотрелся к изображениям, начертанным на полу. Ощущалась заключенная в них магия, но он знал, что это была магия дремлющая, неразбуженная. Она была все равно что дыхание спящего льва, но в ней ощущался и скрытый до поры до времени львиный рык.

— Что это, Йеннифэр?

— Ловушка.

— На кого?

— В данный момент на тебя. — Волшебница повернула ключ в замке, покрутила его в руке. Ключ исчез.

— Итак, меня поймали, — холодно сказал он. — И что дальше? Начнешь покушаться на мою невинность?

— Не льсти себе. — Йеннифэр присела на край кровати. Лютик, все еще кретински улыбаясь, тихо застонал. Это, несомненно, был стон блаженства.

— В чем дело, Йеннифэр? Если это игра, я не знаю правил.

— Я говорила, — начала она, — что всегда получаю то, чего хочу. Так уж случилось, что я захотела иметь то, чем владеет Лютик. Я заберу это у него, и мы расстанемся. Не бойся, я не причиню ему вреда…

— То, что ты устроила на полу, — прервал Геральт, — служит приманкой для демонов. Там, где вызывают демонов, всегда кому–то приносят вред. Я не допущу этого.

— …у него волос с головы не упадет, — продолжала чародейка, не обращая никакого внимания на его слова. — Голосок у него станет еще красивее, и он будет весьма доволен, даже счастлив. Все мы будем счастливы. И расстанемся без сожаления, но и без обиды.

— Ах, Виргиния, — застонал Лютик, не открывая глаз. — Прелестны твои груди, нежнее лебединого пуха… Виргиния…

— Спятил, что ли? Бредит?

— Он видит сон, — усмехнулась Йеннифэр. — Его мечта сбывается во сне. Я прозондировала его мозг до самого дна. Не очень–то много там оказалось. Чуточку хлама, несколько желаний, уйма поэзии. Ну да не в том дело. Печать, которой была запечатана бутылка с джинном, Геральт. Я знаю, что она не у трубадура, а у тебя. Попрошу отдать ее мне.

— Зачем она тебе?