Толкнула его, стремясь протиснуться, и Никита успел сжать мое запястье, не давая уйти.

— Марина, выслушай!

— Выслушать что? Ты назвал меня… — не смогла вытолкнуть это слово, — а потом сказал, что не хотел. Как мне понять тебя, если ты сам себя не понимаешь? Выдаешь себя за другого, а потом просишь верить тебе?

Его пальцы жгли запястье, но я больше не убегала. Все, что накопилось в душе теперь рвалось наружу, и я уже не могла остановиться.

— Сказал, что Никиты в том доме не было, хотя мог бы сказать правду. Что мешало? Ничего! Ты просто дурачил меня, играл, как грёбаной игрушкой, и просишь после этого выслушать и понять? — Толкнула его грудь, не зная, куда деть эту ненависть. — Ты лгал мне с самого начала, а достаточно было сказать, кто ты, и проблемы бы не было!

Замолчала, ожидая, что он скажет хоть слово в свое оправдание, но Никита молчал.

— А если это твой ребенок? — Выдохнула горько, заметив искру протеста в карих глазах.

— Исключено!

— Но откуда мне знать?

Скажи, разубеди меня. Только не молчи…

— Как я могу верить тебе? Как могу… — горло свело от горечи, — довериться, если ты не мог решиться открыть мне правду. У тебя для этого была уйма времени, но ты предпочел ложь.

Силы истощились, и пришлось приложить огромное усилие, чтобы не разрыдаться при нем.

— Я хотела тебе доверять. Правда хотела, понимаешь? Но ты… — почему так чертовски больно? — ты сделал всё, чтобы я больше не смогла…

Хватка на запястье усилилась, и Никита дернул меня на себя.

Ударилась о его грудь и вскинула голову, как безвольная кукла, как марионетка, вещь…

— Тогда скажи, какого хрена ты позволила мне сделать это? — Его глаза опаляли яростью, и я съежилась, ощущая неприятную дрожь. — Какого хрена сейчас отдавалась так, будто я единственный?

Отвела взгляд, понимая, что он ударил точно в цель.

— Я не насиловал тебя, не принуждал, ты сама дала мне доступ к своему телу. — Слова звучали так мерзко, что захотелось провалиться сквозь землю. Доступ к своему телу. Доступ к телу. — И не смей лгать, что ничего не чувствовала там, потому что я нихрена в это не поверю.

Он разжал кисть, но я не могла заставить себя сдвинуться. Боль и обида подкатили к горлу и норовили выжечь душу дотла.

— Обвиняешь меня, но вместо того, чтобы устраивать истерику могла выслушать меня в ту ночь, когда Ника делала тест. Потому что тогда я действительно понял, что налажал, и хотел все исправить. — Он отступил на шаг, но казалось что на километр. — А теперь я уже не уверен, стоит ли оно того…

Еще шаг и пропасть между нами увеличилась до непреодолимой.

— Можешь больше не приходить на работу. Я освобождаю тебя от должности.

Взгляд такой же холодный, как голос, и я отступила, мечтая поскорее убраться отсюда.

— Ты знаешь, где выход.

Никита резанул холодной отчужденностью и скрылся за дверью кабинета, а я, пряча истерику под маской сдержанности, зашагала прочь из клуба.

Но раздирающая сердце мысль не давала покоя.

Я получила свободу.

Тогда почему так паршиво ноет в груди?

74

Ненавижу весну. Слякоть. Грязь. Мерзкий ветер. Жопа.

Задернула шторку и плюхнулась обратно в постель.

Плюс отпуска в том, что тебе не надо вставать на работу, да и в принципе не надо вставать. Просто лежи и помирай целыми днями.

Собственно этим я и занималась. Лежала, смотрела в потолок. Периодически ела.

Не знаю, что на меня нашло, но сил не было вообще. Ноль.

Вставала и, едва умывшись, падала обратно. Не хотелось ничего.

На еду смотреть не могла, как и на себя в зеркало.

Валялась, смотрела телек и спала. Спала и смотрела телек. И так по кругу.