Холодное время - Фред Варгас (2017)

– Красивый рисунок, – отметил Мальмор. – Да, теперь я понимаю, кто это. Он потрясающе сыграл Эбера, ругался как извозчик. Возмущение Робеспьера тоже выглядело весьма убедительным.

– Вы ничего о нем не знаете?

– Мы не общались. Мы вообще мало о себе рассказываем. Там другие приоритеты.

– Нам необходимо знать, по какой причине вы посещаете эти заседания.

Они услышали характерное поскрипывание спинки стула, фирменный звук комиссариата, так же хорошо им знакомый, как и мягкий прыжок кота с ксерокса, когда желание порыться в мусорной корзине пересиливало его лень. То есть Мальмор откинулся назад.

– Понятно, – сказал он. – Уголовное расследование. Кто-то убивает членов Общества. И я, потомок Демулена – не знаю, каким образом вам это стало известно, – идеальный кандидат в подозреваемые. Ибо два столетия спустя, не в силах вынести мук при мысли о чудовищной казни моих предков, я решил отомстить за милягу Камиля, убив этих людей. Вы знаете, сколько нас? Почти семьсот. Поистине людоедские масштабы, проще было бы заблокировать входы и выходы и запалить это все к чертовой матери.

Его голос, без каких-либо следов волнения, по-прежнему звучал спокойно. Он, пожалуй, размышлял вслух, а не защищался от чего бы то ни было.

– Уж скорее тогда, если взглянуть на ситуацию глазами полицейских, под угрозой находится как раз жизнь Робеспьера. Я говорю “Робеспьера”, потому что тот, кто воплощает его образ, просто великолепен. Еще немного, и впору было бы забеспокоиться. Но сначала ваш преступник решил повергнуть его в трепет другими убийствами, запугать, показать, что смерть медленно подбирается к нему. Полагаю, вам удалось с ним встретиться? С актером?

– Да, – нехотя признал Данглар.

– С ним Данглару труднее, чем с Сансоном, – шепнул Адамберг. – Он пока не понимает, что скрывается за его беспечным выражением лица и женственным ротиком.

– А он боится? Робеспьер? – спросил Мальмор.

– По-моему, нет. Он переживает больше за членов Общества. Вы не ответили на мой вопрос, месье Мальмор.

– Я помню. – По голосу чувствовалось, что он улыбается. – Я сейчас прохожу в Обществе уже второй цикл. Четыре года.

– То есть вы повторно присутствуете на всех заседаниях?

– Ну да. Но за это время мои задачи странным образом изменились. Так что на ваше “почему?” у меня два ответа.

– Значит, есть два “почему”.

– Ну да. Что касается первого, то есть моего появления в Обществе, тут все просто. Я историк.

– Мы в курсе. Вы профессор современной истории в университете Нантера.

– Да. Мне хотелось понять, как Робеспьер дошел до того, что велел отрубить голову Камилю, своему верному и любящему товарищу, который боготворил его. Я думал даже написать работу на эту тему. Хотя мой предок Демулен, замечательный муж и отец, тоже был не без греха. Говорят, как-то вечером он вложил в руки молоденькой девушке неприличную книжку. И вроде бы Робеспьер вырвал ее, и с того дня смертный приговор Камилю был делом решенным.

– Нам тоже стало об этом известно, – сказал Данглар, особо не распространяясь.

– Прошло столько времени, – заметил Мордан, – а вы по-прежнему возмущаетесь казнью Камиля и его молодой жены?

– В беспросветных глубинах души моей? – спросил Мальмор, и снова в его голосе прозвучала насмешка. – Поначалу я возмущался, естественно. Семейные традиции, сами понимаете. Но потом эти чувства утихли. Думаю, на наших заседаниях я получил ключ к разгадке.

– А именно?

– Убийство для Робеспьера было понятием отвлеченным. Поскольку сам он никогда не присутствовал на казнях, они оставались для него чистой абстракцией. Как если бы он отправлял на гильотину не людей, а пороки: алчность, распутство, лицемерие, тщеславие, ложь. Влюбленный Камиль, нежный друг, ну, может быть, в чем-то извращенец, мог как раз олицетворять “порок”, к которому самому Робеспьеру доступ был закрыт. Что-то я заболтался.