Холодное время - Фред Варгас (2017)

– Да уж, вряд ли ему это помогло в жизни. Но сегодня нас интересуете вы.

– Черт возьми. Мне что, вам всю жизнь свою рассказать?

– Иногда приходится. Но не всю. Только про горести.

– Не могу.

– Почему?

– Я от этого плачу иногда. А в присутствии копов я плакать не собираюсь.

Наступило довольно долгое молчание. Ретанкур забыла, что ей пристало сохранять невозмутимость, и внимательно вслушивалась в слова палача рогатого скота.

– Вот я, – сказал Жюстен, – я коп, но мне тоже случается плакать.

– В присутствии коллег, старик?

– И такое случалось. Меня бросила одна женщина.

– Ох уж эти бабы.

– Ну да, – сказал Жюстен.

– А вы? Майоры, или кто вы там? Вы плачете в присутствии своей команды?

– Я один раз плакал, – сказал Мордан.

– А-а. И вы никому про меня не скажете, если это случится?

– Нет, – заверил его Данглар. – Может, выпьете, чтобы расслабиться? У меня есть отличное белое вино.

– А вы тут хорошо устроились. Это что, ловушка?

– Нет. Я выпью с вами.

– Днем? На службе?

– Сейчас как раз время аперитива. Видите, магнитофон включен, идет запись. Но если вдруг “это” случится, я ее остановлю.

Снова наступило молчание.

– Это произошло шесть лет назад. Я тогда был не такой толстый, наоборот. Я даже был вполне ничего себе, хотя сейчас в это трудно поверить.

Послышалось звяканье стаканов и бутылки.

– Данглар своего не упустит, – внезапно сказала Ретанкур, чуть улыбнувшись.

– Нет, Виолетта. На сей раз, я думаю, он действительно помогает ему.

– Кстати, вино у него правда отменное, – сказал Вейренк.

– Да, – согласилась Ретанкур.

– А что, ваше вино и впрямь ничего, – сказал Левалле, словно эхом отозвавшись на слова далеких слушателей, сидевших в аэропорту Рейкьявика.

– Я покупаю его в Сансерруа. Недорого, у мелкого производителя.

– Адрес дадите?

– Конечно.

– Оно точно бодрит. Ну так вот, поскольку я был очень ничего, у меня завелась подружка, и мы с ней встречались три года. А потом она понесла, и мы решили пожениться.

– Вы хотите сказать, забеременела?

– Да, она была на пятом месяце. Ну а чего, я обрадовался. Уж мой-то ребенок не стал бы работать на скотобойне, я вам ручаюсь. Да и вообще родилась девочка. И вот к моей невесте приехала ее тетка, старая сука и ханжа, она терпеть меня не могла. И вот она ей сказала, что я из Сансонов и что у меня это все осталось в крови, потому что я работаю на скотобойне. Как будто одно к другому имеет отношение. Жрать-то надо, а как. Дело в том, что я ничего не сказал ей, Ариане то есть.

– Почему?

– Ну, бабы они чувствительные, они палачей не обожают, да и парней, которые весь день напролет забивают животных, тоже вряд ли, ну, нормально, а что. Вот я и наврал, что работаю в Ивлине у оптового торговца обувью – чтобы она не могла заявиться ко мне на работу. Я, само собой, все разузнал об обуви и так далее. Кожа натуральная, искусственная, стельки, шнурки, липучки и, главное, итальянское производство. Сказал, что работаю в отделе тапочек. Тапочки – это как-то надежно все же.

– Разумеется. Я бы так же поступил на вашем месте.

– Ну и, конечно, разразился скандал. В основном по поводу палачей. Ариана сказала, что из-за моего вранья она теперь “родит дочку палача”. И что она ни за что не останется с человеком, у которого “это в крови”. – Он снова сделал паузу. – Сейчас пройдет, пройдет, – сказал он, перед тем как Данглар остановил запись. – Если сильно нажать на глаза, слезы уходят внутрь. Я умолял ее, как мог, чего я только ей не говорил, но она все равно ушла. Когда она на меня смотрела, на ее лице появлялось отвращение. Она уехала далеко – к родственникам в Польшу, чтобы мне уже никогда не повидаться с дочкой.

Пауза.

– Он нажимает на глаза, – сказал Адамберг.