Тайна в его глазах - Эдуардо Сачери (2012)

Я не обманул Баеса, отвечая на его вопрос, но и не сказал ему всей правды. Мое внимание привлекло то, как смотрел Гомес — это было его молчаливое и жалкое послание женщине, которая не могла или не хотела понять его. А не сказал я Баесу, что остановился на этом взгляде именно потому, что сам точно так же рассматриваю другую женщину. Это был вечер жаркого декабря 1968 года, и сколько раз за этот год я успел отчаянно пожалеть о том, что не был на ней женат.

16

«Единственное, о чем молю сейчас Бога, так это чтобы Сандоваль не пришел на рогах», — думал я про себя, заходя этим утром в здание Суда. Я почти не спал всю ночь. Вернулся поздно домой, чувствуя себя виноватым, потому что Марсела ждала меня и не спала, да еще долго не мог заснуть. Что случится, если судья поймет, что я обвожу его вокруг пальца, как идиота? Стоило ли подвергать себя такому риску? На нервах, я вскочил с утра очень рано. Видимо, выражение лица у меня было соответствующее, и жена заметила, что со мной что-то происходит, и за завтраком спросила об этом.

Сегодня, тридцать лет спустя, когда я вспоминаю все это, мне трудно представить, что я стал автором такого плана. Что заставило меня влезть во все это? Думаю, чувство вины. И неопределенность: а если Гомес ни при чем, зачем я затеял всю эту суматоху? Но если убийцей был он, как с этого момента и до конца своей жизни я смогу смотреть на себя в зеркало, зная, что струсил и поставил свою работу и безопасность превыше всего?

На самом деле моя проблема брала свое начало не с бесплодных поисков Исидоро Гомеса, а гораздо раньше: с того момента, как я свалял дурака и не подшил дело в архив несколько месяцев назад. Тогда-то я думал, что, как только задержат виновного, судья будет доволен и не станет досаждать вопросами о неясных обстоятельствах, из-за которых дело пролежало в ящике столько времени. Напротив. Немного фиглярского и притворного заискивания, когда ты отдаешь ему лавры победителя — и это заставит его забыть обо всех претензиях.

Но сейчас моя задумка не выгорела. И вот именно сейчас мне нужен был Сандоваль, но Сандоваль на высоте, вдохновенный, быстрый, прозорливый и неустрашимый. Если мне сегодня выпадет пьяный Сандоваль, я пропал. К счастью, пока я был погружен в эти размышления, он вошел свежий, благоухающий, словно майское утро, надушенный чем-то с примесью лаванды и светящийся, словно солнце. Я перехватил его по пути к столу и быстро обрисовал свой план. Это определенно был гениальный тип. Просек все сразу. И к тому же был лоялен: принялся участвовать в заварушке без малейшего колебания.

Рано явился и сам Моралес. Я дал ему на подпись дополнение к его прежним свидетельским показаниям, не вдаваясь в детали, и побежал оформлять, уже на ходу говоря, что потом все ему объясню. Когда через некоторое время судья Фортуна Лакаче предстал собственной персоной в Секретариате, я обратился к Святому Духу с бесполезными причитаниями, перенятыми от матери, чтобы унять беспокойство. Как обычно, Лакаче выглядел безупречно. Темный костюм, неброский галстук в комплекте с платочком для нагрудного кармана, аккуратно уложенные на прямой пробор волосы, легкий загар. Разглядывая его, я пришел к выводу, что глупцы лучше сохраняются физически, потому что их не разъедают тревоги бытия, от которых страдают люди более или менее думающие. У меня нет достаточных примеров для доказательства своей теории, но в случае Фортуны Лакаче у меня не возникало ни малейших сомнений.